Очевидно, в качестве иллюстрации «благодарности» со стороны ЦРУ немецким спецслужбам в статье не без сарказма приводится эпизод встречи, организованной директором ЦРУ Уильямом Кейси в сентябре 1984 года с руководителями западногерманских спецслужб. Угостив их обедом в боннском ресторане «Цур Лезе», Кейси вручил им по серебряному «олимпийскому» доллару за «тесное партнерское сотрудничество».
Итак, я должен был изменить характер своей работы во внешней разведке весьма кардинально. Из разведчика, думал я, превратиться в администратора ее бюрократического аппарата.
Для того чтобы представить меня польским коллегам и получить их согласие на «аккредитацию», меня в качестве представителя КГБ, вскоре после состоявшегося разговора у председателя, начальник внешней разведки генерал Мортин лично сопроводил меня в Варшаву. Министром МВД ПНР тогда еще был Очепка, который вскоре погиб в авиакатастрофе. Мне запомнилась эта поездка не столько впечатлениями от руководителей польских спецслужб, с которыми я познакомился, сколько не очень благоприятным впечатлением, оставшимся у меня от самого Мортина. Он уже год являлся начальником внешней разведки, сменив на этом посту ушедшего в отставку Сахаровского, при котором он был первым заместителем в течение нескольких лет.
До этого Мортин долгое время был рядовым сотрудником военной контрразведки, откуда был взят в аппарат ЦК КПСС.
Несмотря на то что он был простым чиновником партаппарата, он был возвращен в органы КГБ теперь уже на высокую должность заместителя начальника внешней разведки. Таким образом, его знания и опыт в области разведывательной деятельности ограничивались опытом руководящей работы в центральном аппарате. Это был один из примеров практики «усиления» органов госбезопасности партийными кадрами, которая мало способствовала действительному усилению их эффективности. Хотя должен признать, что другой руководитель разведки — Крючков В. А., также пришедший в КГБ из аппарата ЦК КПСС, оказался более подготовленным к новой работе, показал исключительную восприимчивость к новому для него делу.
Итак, впервые мне довелось находиться в непосредственной близости с начальником разведки — мы ехали в одном купе.
Еще во время моего нахождения в загранкомандировке до меня доходили не особенно лестные отзывы о новом в то время заместителе, затем первом заместителе начальника разведки. Эти отзывы подкрепились личным впечатлением о нем, о его стиле руководства в период моей бытности начальником КИ. Кстати, Мортин также был около полугода начальником этого института, не оставив, однако, там заметного следа. Но это было понятно, ибо как мог он руководить подготовкой разведчиков, ничего сам не зная о разведывательной профессии.
За время поездки до Варшавы меня поразила излишняя словоохотливость нового начальника, который в своих высказываниях не ограничивался общими темами, часто переходя на служебные вопросы, чему я был несказанно удивлен. Хотя мы ехали в отдельном купе, но двери часто были открыты, и другие пассажиры, в том числе иностранцы, могли уловить весьма интересные для них изречения начальника разведки. Поэтому я старался так реагировать на беседу, чтобы она носила больше бытовой характер. Не знаю, может быть, я излишне остро реагировал в силу привычки конспирации, воспитанной всей практикой работы за границей и ставшей второй натурой, но у меня остался нехороший осадок.
Но главное мое неудовольствие от действий моего начальника возникло от самого процесса представления меня как представителя КГБ министру МВД Польши.
Министр Очепка собрал всех своих заместителей и нескольких начальников главных департаментов, и Мортин представил им меня. При этом, говоря обо мне как генерале КГБ, он совершенно без нужды, а по моему убеждению, и ко вреду для моей будущей работы, назвал меня многоопытным разведчиком. Начиная с этого момента, Очепка обращался ко мне только как к разведчику, давая недвусмысленно понять, что он понимает, с какими целями я приехал в Польшу. Из представления Мортина получалось, что КГБ специально направляет в Польшу не опытного специалиста по вопросам обеспечения государственной безопасности, а разведчика, только разведчика.
Позже я убедился, что у некоторых руководителей польских спецслужб, присутствовавших при моем представлении, создалось именно такое предвзятое впечатление о моей деятельности.
На обратном пути я тактично, но ясно высказал свое неодобрение такой формой моего представления. Однако Мортин не понял моих выводов.
ГЛАВА III
ГЛАЗАМИ ПРОШЛОГО
Часы отмечают минуты,
Но где же часы для вечности?
Уолт Уитмен. «Песни о себе»
Думаю, что такими часами для вечности, которая для человеческого общества олицетворяется в его неумирающей памяти, являются передаваемые от века к веку письменные свидетельства общечеловеческой памяти. Книги, так мною любимые, книги разные, большие и малые, умные и не совсем, позволяют нам следить за этапами развития Человека разумного, видеть свое прошлое и, опираясь на него, прогнозировать будущее.
Моя личная память, составляющая мгновение для вечности, помогает мне лучше понять текущие события, опираясь на прожитый опыт, решать сегодняшние задачи. Но память эта не однозначна, она сохраняется не только в доступных в любой момент тайниках моего мозга, но и часть ее оседает в моем подсознании, скрытом для моего повседневного сознательного использования. Этот накопленный и пережитый опыт мы называем интуицией.
В разведывательной деятельности для каждого разведчика профессиональная интуиция представляет неоценимое качество.
Моя профессиональная интуиция в области ТФП опирается на разнообразный опыт пережитых мною за полувековую разведывательную карьеру операций как агентурного, так и безагентурного проникновения.
В настоящей главе я привожу некоторые примеры, которые позволят читателю яснее представить всю сложность такой специфической области разведки, как осуществление операций ТФП. Но прежде не могу умолчать о новой вспышке враждебности со стороны западных и, в первую очередь, американских спецслужб по отношению к нашей стране.
Весной 1994 года вновь зазвучали жесткие голоса из США. Ведь Россия посмела своим отважным маневром в Боснии утереть нос единственной теперь супердержаве, призванной единолично решать судьбы мира! К тому же Москва не прекратила шпионаж против Америки. И хотя ФБР, как утверждали американские газеты, еще за год до этого узнало о работе Эймса на КГБ, именно тот момент оказался удобным, чтобы придать делу исключительно важный политический смысл.
Снова посыпались не только упреки, но и прямые угрозы со стороны американских спецслужб, и ЦРУ в особенности. А в то же время в специальном комитете сената США по разведке директор ЦРУ Дж. Вулси рисовал подробную картину активизации этой службы в «четырех обширных областях разведывательной деятельности в России». Это ведомство, в новых условиях перехода США от враждебности к партнерству с Россией, видите ли, не считает для себя запретным осуществление «контроля за положением в российских вооруженных силах, добычу уникальных политических материалов по России и других активных разведывательных действий».
Вот вам и логика: Россия, ведя разведку в Соединенных Штатах проявляет вероломство, вмешивается во внутренние дела, а ЦРУ активизирует и без того широкую разведку у нас, контролирует своими агентами наше внутреннее положение и добывает самую уникальную информацию обо всех наших делах, совершая благородное дело.
Как видно, ошибаются надменные руководители американской администрации и Центрального разведывательного управления. Россия не собирается быть беззащитной перед их далеко не дружелюбными замыслами. Наша внешняя разведка вербовала, вербует и будет вербовать нужных для самозащиты агентов, в том числе и в США. И не только рядовых агентов, таких, как Ховард, Пелтон, Уоркеры и им подобных. Но и из числа тех руководящих американских чиновников, которые участвуют в планировании новых враждебных нам замыслов, готовят новые тайные операции против нашей Родины. При всем этом, внешняя разведка, я уверен, не откажется и от проведения ТФП, если ей будет представляться такая возможность. Важно лишь, чтобы в таких операциях наши противники не смогли узнать об их осуществлении в каждом конкретном случае. Другими словами, чтобы не оставалось никаких следов нашего ТФП, что является sine qua non (cовершенно непременное условие — лат.) таких операций.