Нарядные двери нового магазина Сезанна и Купена выходили на Бульвар. Острословы за столиками соседнего кафе, должно быть, шутили: Céz-anne – seize ânes (шестнадцать ослов), а если прибавить Купена, получится семнадцать. Но шкурки приносили прибыль, и уж Сезанн-то ослом не был. В трудные для фермеров времена он ссужал их деньгами под проценты, при случае выкупая дело. Бизнес неуклонно расширялся, вначале на местном уровне, а впоследствии и в Марселе. Должников держали в ежовых рукавицах, и неплательщики довольно скоро начинали ощущать отеческую опеку. Если верить молве, Луи Огюст однажды поселился в доме транжиры и установил там режим строгой экономии: самолично следил за всеми хозяйственными расходами, вплоть до того, что установил нормы на потребление масла, мяса и картошки. После двух лет суровой аскезы Луи Огюст вернул себе долг вместе с процентами. При всем том провинившиеся по глупой неосмотрительности отделывались сравнительно легко. Злостным же должникам везло куда меньше. Они лишались собственности. Луи Огюст проглатывал их целиком не поперхнувшись. На портрете отца виден «говорящий» красный мазок на левом указательном пальце: папаша впивался в жертву если не зубами, то когтями. Так, согласно записи о «ликвидации имущества несостоятельного должника Луи Гаспара Жана», объявившего себя банкротом 5 июля 1854 года, Луи Огюст Сезанн выкупил «все товары и запасы его обивочной мастерской, включая диваны, кресла, стулья, люльки, балдахины, карнизы, шнуры, шерстяные узорчатые ткани, бархат, холст, конский волос, трикотажные ткани… словом, все находившиеся там обивочные и отделочные материалы… вместе с мебелью и другим движимым имуществом, а именно столом, зеркалом, письменным столом, бельем, одеждой и разной кухонной утварью…»{129}
Кредитование, граничившее с ростовщичеством, определенно было делом прибыльным. Когда Луи Огюст в 1844 году в возрасте сорока пяти лет вступил в брак, запись гласила: бывший шляпных дел мастер, ныне рантье, обладающий независимым состоянием. Свидетелями – «дружками жениха и невесты» – были Жан Франсуа Гиацинт Перрон, судебный пристав, Жак Этьен Вьей, рантье, Казимир Пьер Жозеф Корсе, доктор медицины, и Жером Купен, шляпных дел мастер (и компаньон). Все присутствующие подписали свидетельство о заключении брака, кроме невесты и ее матери, «которые заявили о том, что грамоте не обучены»{130}. Отец художника существенно продвинулся вверх по социальной лестнице. Кроличьи шкурки и темные делишки остались в прошлом, хотя и давали повод почесать языками в коллеже Бурбон, но Луи Огюста это нисколько не трогало. Он был намерен двигаться дальше. Невеста, Анна Елизавета Онорина Обер (1814–1897), sans profession[16], согласно свидетельству о браке, а на самом деле бывшая работница в фирме Сезанна и Купена, сожительствовала с Луи Огюстом около шести лет, с двадцатичетырехлетнего возраста. Красивая женщина с темными глазами и выразительными чертами лица, она происходила из того же слоя, что и Луи Огюст. Ее отец, мебельщик Жозеф Клод Обер (1776–1828), жил в Эксе. В 1813 году он женился на Анне Розе Жирар (1789–1851), бабке Сезанна по материнской линии, которая сыграла не последнюю роль в воспитании внука и от которой он часто слышал обстоятельные рассказы о своих предках; ее отец Антуан Жирар, бывший крестьянин из прихода Нотр-Дам-дю‑Мон в Марселе, занимался изготовлением селитры. Свидетели рождения Елизаветы 24 сентября 1814 года, конюх и хозяин гостиницы, были неграмотны, но ее отец мог написать свое имя. Тридцать лет спустя, согласно брачному контракту, она внесла в качестве приданого «свои сбережения, которые скопились у нее на сей день за время работы на шляпном производстве». Приданое оценили в 500 франков; кроме того, она внесла 1000 франков наличными и свое будущее наследство – еще 1000 франков. Это было весьма солидно, но не шло ни в какое сравнение с быстро растущим благосостоянием ее мужа{131}.
Елизавета Обер стала совместно жить с Луи Огюстом только после того, как забеременела. Поль, ее первый ребенок, родился утром 19 января 1839 года, в благотворительном заведении на рю де л’Опера. Его родители еще не были женаты. В то время такое положение дел считалось вполне обычным: ни на родителей, ни на отпрыска это не налагало позорного клейма, в том случае если отец публично признавал ребенка. Свидетельство о рождении было подтверждением отцовства Луи Огюста, подписи на документе поставили Люсьен Куссе, торговый брокер, и Альфонс Мартен, шляпник (первый компаньон Луи Огюста). Другими словами, Поль Сезанн был незаконнорожденным, но официально признанным. Месяц спустя его крестили в церкви Святой Марии Магдалины. Крестной матерью стала бабушка Роза, крестным отцом – дядя Луи, брат Елизаветы, работавший на шляпном предприятии «Сезанн и Купен». В детстве Сезанн был ближе к младшему брату матери, Доминику, служившему судебным приставом. Впоследствии дядя Доминик будет позировать в разных костюмах для серии выразительных, выполненных мастихином портретов. Вскоре у Поля родилась сестра Мари (1841–1921), появившаяся на свет при таких же обстоятельствах. Оба ребенка были официально признаны родителями, вступившими в брак 29 января 1844 года, когда Полю только-только исполнилось пять. После длительного перерыва в семье появилась еще одна дочь, Роза (1854–1909). Одно время Сезанн, вероятно не вполне справедливо, считал, что портрет двенадцатилетней Розы, читающей своей кукле, – лучшее из всего, что он сделал. Он даже подумывал отправить его в Салон 1866 года. К несчастью, картина пропала, – возможно, художник сам ее впоследствии уничтожил. До нас дошел лишь замысел – набросок и краткое описание в письме к Золя: «Посредине сидит моя сестра Роза и читает книжку; она сидит на кресле, кукла на стуле. Фон черный, голова светлая, сетка для волос голубая, детский фартучек голубой, платье темно-желтое; слева небольшой натюрморт, миска, детские игрушки»{132}.
130
Свидетельство о браке, 29 января 1844 г. Monsieur Paul Cézanne. P. 20–22. В документах 1839 г. Луи Огюст еще значится как шляпных дел мастер.
132
Сезанн – Золя, без даты [ок. 19 октября 1866 г.].