Выбрать главу

Обнаженный мужчина. Ок. 1865

Кроме занятий в классе, он писал на пленэре, сидя на голой земле, даже зимой; и по крайней мере однажды заполучил живую модель (возможно, свою сестру) – рассказ об этом достижении немало позабавил Золя, который в ответ нарисовал заманчивую картину парижской жизни: «Шайан утверждает, что здесь натурщицы вполне доступны, хотя и не особенно свежи. Днем ты их рисуешь, а ночью ласкаешь (хотя „ласкаешь“ мягко сказано). Цена одна и днем и ночью; притом они очень услужливы, особенно в темное время суток. А что до фиговых листочков, то в мастерских о них не слыхивали. Раздеваются они без всякого стеснения, и любовь к искусству прикрывает то, что могло бы показаться чересчур возбуждающим в наготе. Приезжай, убедишься сам»{164}.

В течение 1860 года, в возрасте двадцати одного года, Сезанн окончательно решает стать художником. Он прекрасно сознавал, что это решение имело два последствия: переезд в Париж и конфликт с отцом. Как впоследствии Кафка писал своему отцу: «Я не мог сохранить смелость, решительность, уверенность, радость по тому или иному поводу, если Ты был против или если можно было просто предположить Твое неодобрение; а предположить его можно было по отношению, пожалуй, почти ко всему, что бы я ни делал»{165}.

В знаменитом эссе Золя «Господин Мане» (впервые опубликованном в 1867 году) есть страстный пассаж, посвященный трудному выбору молодым человеком будущей профессии и роли в этом вопросе буржуазной семьи. Перед его глазами, несомненно, стоял пример Сезанна, его семья и его борьба, в которой живое участие принимал и сам Золя. Сезанн давал Золя пищу не только для художественного творчества, но и для критических работ. Юного Мане Золя приводит в качестве примера для подражания:

В семнадцать лет, ко времени окончания коллежа, в нем пробудилась любовь к живописи. Опасная любовь! Родители готовы терпеть любовницу, даже двух; они закрывают глаза, если это необходимо, на необузданность сердца и чувств. Но искусство, живопись для них – великая Блудница, Куртизанка, вечно алчущая юной плоти; она будет пить кровь их детей и душить их, трепещущих на ее ненасытной груди. Это уже оргия, непростительное распутство, кровавый призрак, появляющийся порой в добропорядочных семьях и нарушающий мир домашнего очага{166}.

Сохраняя верность форме, Сезанн избрал для проблемы выбора классическое выражение. В декабре 1858 года он в стихах изложил Золя свои трудности, а заодно и замысел эпического цикла о подвигах Pitot Herculéen – Молодого Геркулеса, но речь не только о Геркулесе. Pitot – на провансальском означает «молодой человек». Сезанн, как и Геркулес, глубоко укоренен в местной культуре. Согласно народному поверью, Геркулес прошел через Прованс по пути из Испании в Италию и сразился с двумя гигантами на близлежащей равнине Ла-Кро. У суеверных жителей Прованса имелся обычай писать крупными буквами над дверьми своих домов: «Здесь обитает Геркулес Победитель. Да не войдет сюда никакое зло!» Пито был прочно укоренен в общей памяти (или мифологии) Неразлучных. «Ты помнишь наши купания, – писал Золя, – ту счастливую пору, когда мы не думали о будущем; в один прекрасный вечер мы сочиняли трагедию о славном pitot; и потом знаменательный день, там на берегу – заходящее солнце, природа, все это нас тогда, наверное, не восхищало. Кто-то сказал – по-моему, Данте, – что ничего нет мучительнее, как в горькую минуту вспоминать о былом счастье». Упомянутый в письме pitot был, вероятно, реальным человеком: судя по письмам Золя, это прозвище учителя или директора в коллеже Бурбон{167}.

Сезанн задумал «узнать о проделках юного Геркулеса и превратить их в высокие подвиги Пито». Замысел сочетал аллегорию и иронию. Сезанн представлял себя в роли храброго pitot – ведя скорбный рассказ о своем ученичестве – и Геркулеса на перепутье между Добродетелью справа и Пороком слева: аллегория, знакомая не только по школьным изданиям Цицерона, Лукиана и Ксенофонта, но и по стихам Гюго и Мюссе, а также по старым номерам журнала «Магазен питтореск», где был напечатан «Выбор Геркулеса» Ксенофонта с двусмысленной иллюстрацией (юного Геркулеса с внушительной палицей ласкает весьма миловидная Безнравственность){168}. Сюжет давал Сезанну возможность посмеяться над всеми, в том числе и над собой. И заодно обыграть слово droit, означающее право или прямой и узкий, правый (в смысле стороны) или праведный путь, которым он должен следовать, иными словами, путь Добродетели. Эта аллегория и игра слов акцентированы в первой строке.

вернуться

164

Золя – Байлю и Сезанну, 24 октября 1860 г.; Золя – Сезанну, 5 февраля 1861 г. Zola. Correspondance. Vol. 1. P. 249, 259.

вернуться

165

Kafka. Letter to his Father. Цит. по: Кафка Ф. Замок. Новеллы и притчи. Письмо к отцу. Письма Милене. М., 1991.

вернуться

166

Zola. Manet [1867] // Zola. Écrits. P. 143–144. Цит. по: Золя Э. Господин Мане / Собр. соч.: В 26 т. М., 1960–1967.

вернуться

167

Золя – Сезанну, 5 мая 1860 г. Zola. Correspondance. Vol. 1. P. 161. Такие слова есть в Дантовом «Аде» («Чистилище», песнь пятая (Паоло и Франческа), 121: «Тот страждет высшей мукой, / Кто радостные помнит времена / В несчастии…» (перевод М. Лозинского), но это также общее место и для Мюссе. Орельен Ушар в письме от 19 апреля 1858 г. пишет Золя о «мрачном и суровом Пито», о котором Золя, вероятно, справлялся. Ibid. P. 162.

вернуться

168

Об аллегории «выбор Геркулеса» у Продика Кеосского см.: Waterfield. The First Philosophers. P. 246–249. Эта аллегория встречается и в трактате «Об обязанностях» Цицерона, в «Сновидении» Лукиана и в «Меморабилиях» Ксенофонта, легкодоступных в школьных хрестоматиях; а также у Гюго и Мюссе и уж совсем под рукой – в журнале «Magasin pittoresque», 12 (1844). P. 49 и след. В журнале сочинение Ксенофонта было напечатано в переводе Ж. В. Леклерка с гравюрой по картине Жерара де Лересса. См. репродукцию в статье: Reff. Cézanne and Hercules // Art Bulletin. Fig. 2, там же дана интерпретация образа Геркулеса у Сезанна. В том же номере «Magasin pittoresque» – две статьи об экском музее.