– Ну что ж, давайте рискнем вывести вас за порог моего дома. Обычно я хожу к обедне в церковь Ильи Обыденного в Обыденском переулке, но сегодня мы с вами отправимся в храм Зачатьевского монастыря. До ворот монастыря всего несколько шагов от дома, надеюсь, по дороге вас никто не опознает. Только, Анастасия Павловна, непременно закройте лицо вуалью и в храме выбирайте наименее освещенные места. Вдруг на службу придет кто-либо из ваших знакомых или даже недоброжелателей. Береженого Бог бережет.
На территории монастыря было несколько храмов, возведенных в разное время монастырскими покровителями. Кто только не оставил свой след в Зачатьевском монастыре – и сын Ивана Грозного, бездетный царь Федор Иоаннович с супругой Ириной, молившиеся здесь о ниспослании наследника, и древний род Римских-Корсаковых, чьи владения некогда соседствовали с монастырскими землями. Надвратную церковь Спаса Нерукотворного возвел собственным тщанием царский стольник Андрей Римский-Корсаков, и считалась она с тех пор в их роду чуть ли не домовой... А вот больничная церковь Сошествия Святого Духа появилась здесь относительно недавно, всего-то полвека назад на пожертвования полковницы Головиной...
Колычев, державший под руку Анастасию Павловну, быстро шел мимо богомольцев и вечных церковных нищих, обходя монастырские постройки. Раннюю обедню должны были служить не в большом соборе, построенном лет сто назад архитекторами Казаковыми, отцом и сыном, а в маленькой старинной церкви Рождества Христова. Дмитрий порадовался про себя – он гораздо больше любил эту древнюю, пропахшую ладаном церковку с ее намоленными иконами, помнящими еще Федора Иоанновича, чем помпезный холодный собор с его псевдоготическим стилем.
– Возьмите для меня свечи, – прошептала Ася у входа в церковь.
После того как Дмитрий, расплатившись с церковной служкой, подал Анастасии тонкие желтые свечи, она кивком поблагодарила его, прошла к образу Богоматери «Утоли моя печали» и, откинув с лица густую вуаль, опустилась на колени...
По окончании службы Колычев и Ася, смешавшись с толпой прихожан, вышли за ворота монастыря. Людской поток разделился на два ручейка – одни богомольцы, перекрестившись на надвратную церковь, направились в сторону Остоженки, другие двинулись вниз, к реке, теряясь по пути в окрестных переулках...
Дмитрий видел, что Ася плачет (ее глаза скрывала вуаль, но из-под вуали текли по щекам дорожки слез), и не стал тревожить ее разговорами. Просто предложил ей руку и повел к дому, до которого было совсем недалеко.
Отделившись от других богомольцев, Колычев и Ася переходили дорогу, чтобы скрыться в своем тихом особнячке, когда вслед им грохнул выстрел. Люди с криками кинулись врассыпную. Прикрыв Асю собой, Дмитрий обернулся и увидел, как из-за выступа кирпичной монастырской стены выходит все та же ненавистная фигура «Картуза»-Бочарникова, хорошо различимая на мгновенно опустевшей площадке перед монастырем.
«Опять я без оружия», – обреченно подумал Дмитрий.
И почему в самые опасные моменты он всегда невооружен? Что это – судьба или собственная беспечность?
Между тем, у монастырской стены происходило нечто непонятное. «Картуз» не успел снова прицелиться, как к нему метнулась какая-то темная тень, потом еще одна и еще... Кто-то повис на руке с револьвером, кто-то кинулся Бочарникову под ноги, сбивая его на землю. Вскоре у монастырской стены уже копошился темный людской клубок, состоящий из непонятно чьих рук, ног и голов, а два городовых в форме, появившись как из-под земли, бестолково суетились вокруг, не решаясь ввязаться в драку, и только оглушительно свистели.
Поскольку выстрелы прекратились, к месту происшествия стали подтягиваться любопытствующие, и вскоре клубок катающихся по земле, вцепившись друг в друга, людей поглотила толпа.
Колычев и Ася так и стояли на мостовой, растерянно обнявшись, словно Дмитрий продолжал закрывать спутницу от смертельной опасности.
– Ну, брат, видно, дошла до Господа твоя молитва, второй раз под пулями уцелел, – раздался рядом с ними знакомый голос. – Здравствуйте, Анастасия Павловна! Хорошо ли почивали нынче?
– Благодарствуйте, – машинально ответила Ася, узнав Павла Антипова. – Павел Мефодьевич, что здесь происходит?
– Да вот, изволите видеть, убийцу поймали, сударыня. Я еще с вечера подумал, что он не успокоится и повторит попытку нападения на господина Колычева. А коли он и вас, сударыня, в лицо узнал, так тоже, пардон, убрать не побрезгует, зачем ему лишние свидетели. Так что вчера я телефонировал в Сыскное и распорядился у дома Дмитрия Степановича поставить засаду, чтобы ловить преступника на живца. Ну и сам, для гарантии, тут же заночевал, берег, так сказать, ваш сон. Я чутко сплю, ежели бы сунулся ночью этот молодец, от меня не ушел бы. Только ночью он где-то таился, а к утру вынырнул и дождался, когда вы, господа хорошие, дом покинете. Вот мои орлы и прихватили его с поличным. Теперь не отвертится. И показания по убийству Никиты Покотилова я у него вытрясу – какой резон ему теперь запираться, если так и так на каторгу прямая дорожка, два покушения на убийство тоже не шутка! Только я так смотрю, там какие-то персонажи не из моей пьесы появились. Пойду-ка я их разъясню!
«Персонажами» оказались помощник Колычева Володя и слуга Василий. Как только Антипову и городовым удалось растащить дерущихся и удалить из кучи-малы полицейских агентов, в сердцевине свалки обнаружились преданные Дмитрию Степановичу люди, кинувшиеся на громилу не по велению начальства, а по зову сердца.
– Я, Дмитрий Степанович, как узнал, что на вас вчера покушение было, так с утра здесь, в Третьем Зачатьевском, засаду устроил, – объяснял Володя, стаскивая с головы бабий платок (отправляясь в засаду у монастыря, он снова счел нужным принять облик богомолки-нищенки). – Думаю, вдруг этот бандюга опять полезет... И ведь полез-таки, щучья морда!
И Володя от души пнул «Картуза» ногой.
– И я тоже, Дмитрий Степанович, как вы с барыней в церкву пошли, смекнул, что аспид тот, убивец вчерашний, где ни то подкараулит вас. Ну думаю, гад ползучий, вчерась я тебя не видел, а сегодня от меня не уйдешь, ежели что! Ишь, моду тут в Москве взяли, в людей на улицах пулять! Я тебе покажу, как убийствами промышлять!
И Василий со своей стороны от души навесил пойманному «Картузу» леща по шее.
– Ваше благородие, – заканючил Картуз, угадав в Антипове начальника и обращаясь к нему, – помилосердствуйте! Безвинно побои терплю. Зашел в храм Божий при монастыре лоб перекрестить да свечечку у иконки поставить, а тут напали какие-то, бьют, руки крутят... Ошибочно это, вот вам крест, ошибочно, ни в чем я невиноватый!
– Ну-ну, любезный, нечего так уж убиваться! Револьверчик этот тоже, скажешь, не твой?
– Не мой, истинно говорю, не мой!
– Да, братец, врать ты здоров! – хмыкнул Антипов. – А стреляешь плохо. Мазила ты, а не стрелок! Удивляюсь, как еще в господина Покотилова попал. Не иначе, с двух шагов стрелял. Что зыркаешь? Я все про тебя знаю. Сейчас поедем с тобой в Сыскное, и там ты мне сам расскажешь, как устроился в дом Покотиловых дворником, чтобы хозяина убить, и как заказчики твои, братья Маркеловы, приказали пристрелить господина адвоката, чтобы до их грязных дел не докопался. Поди, Бреве их запугал до смерти, что господин Колычев покотиловским делом занялся и быстро всех разъяснит? Они тебя и науськали... Вот видишь, мне все и без тебя известно! Будешь сам рассказывать на допросе об этих делах исключительно из желания смягчить свою участь. Ведь у тебя есть желание поменьше срок каторжный схлопотать? Значит, поедем беседы беседовать. Грузите его, братцы, в экипаж... Дмитрий, я твоих орлов, Владимира и Васю, с собой прихвачу, свидетельские показания с них снять надо.
– А меня вы тоже прихватите, господин Антипов? – тихо спросила Ася.
– Нет, мадам, хотя ваше присутствие было бы мне весьма и весьма приятно, – ответил Антипов, снова становясь похожим на приказчика из галантерейной лавки. – Увы, Анастасия Павловна, по долгу службы вынужден заняться гораздо менее приятными делами.