— Чтоб меня, дьявол. Отойди, Мозаик.
Из толпы вышел низкий и коренастый тип в кожаной маске и кирасе из cuir bouilli, укрепленной бычьей кожи. Тип, покачивая трезубцем в правой руке, внезапным движением левой руки развернул в воздухе с рыбацкую сеть, замахал и затряс ею.
— Я Тонтон Зрога, именуемый Ретиарием! Я вызываю тебя на бой, ведь…
Геральт поднял руку и ударил его Знаком Аард, вложив в него столько энергии, сколько мог. Толпа закричала. Тонтон Зрога, именуемый Ретиарием, взлетел в воздух и, дрыгая ногами, опутанный собственной сетью, снес собой прилавок с баранками, тяжело грохнулся о землю и с громким звоном врезался головой в чугунную статую сидящего на корточках гнома, не известно к чему выставленную перед магазином, предлагающим портновские аксессуары. Ваганты наградили полет громогласными аплодисментами. Ретиарий лежал, живой, хотя и подающий слабые признаки жизни. Геральт, не спеша, подошел и с размаху пнул его в область печени. Кто-то поймал его за рукав. Мозаик.
— Нет. Я прошу. Пожалуйста, нет. Так нельзя.
Геральт попинал бы «рыбака» еще, потому что хорошо знал, чего нельзя, что можно, а что необходимо. И спуску в таких делах не привык давать никому. Особенно людям, которых никогда не пинали.
— Я прошу, — повторила Мозаик, — не отыгрывайся на нем. За меня. За неё. И за то, что ты сам утратил.
Он послушался. Взял её за плечи. И взглянул в глаза.
— Я иду к твоей мэтрессе, — объявил он жестко.
— Это нехорошо, — покрутила она головой, — будут последствия.
— Для тебя?
— Нет. Не для меня.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
So daily I renew my idle duty
I touch her here and there — I know my place
I kiss her open mouth and I praise her beauty
And people call me traitor to my face.[2]
Бедро чародейки украшала искусная, сказочно сложная и красочная татуировка, подробно изображающая полосатую рыбку яркой расцветки.
Nil admirari, думал ведьмак. Nil admirari.
— Не верю своим глазам, — сказала Литта Нейд.
В том, что произошло, в том, что вышло, как вышло, виноват он сам, и никто другой. На пути к вилле чародейки был сад, и он не смог удержаться от соблазна сорвать одну из растущих на клумбе фрезий. Он помнил запах, доминирующий в ее духах.
— Не верю своим глазам, — повторила Литта, стоя в дверях. Она вышла к нему сама, неуклюжего привратника не было. Может, у него был выходной.
— Ты пришел, я думаю, чтобы выругать меня за руку Мозаик. И принес мне цветок. Белую фрезию. Заходи, а то произойдет сенсация, и весь город наполнится слухами. Мужчина с цветком на моем пороге! Старожилы не припомнят ничего подобного.
На ней было свободное черное платье, сочетание шелка и шифона, легкие волны пробегали по нему при малейшем движении воздуха. Ведьмак стоял, смотрел, все еще с фрезией в протянутой руке, заставлял себя улыбнуться, и никак не мог. Nil admirari, повторял он мысленно максиму, которую помнил из Оксенфурта, университета, где видел ее на картуше над входом на кафедру философии. Мысленно повторял эту максиму все время, пока шел к вилле Литты.
— Не ругай меня, — она взяла фрезию из его пальцев. — Руку девушке я исправлю, как только она придет. Безболезненно. Может быть, даже извинюсь. Извинюсь перед тобой. Только не ругай меня.
Он покачал головой и снова попытался улыбнуться. Не получилось.
— Интересно, — она приблизила фрезию к лицу и впилась в него своими нефритовыми глазами, — ты знаешь символику цветов? И их секретный язык? Ты знаешь, о чем говорит эта фрезия, и вполне сознательно передаешь мне ее послание? Или этот цветок взят чисто случайно, а послание… Подсознательное?
Nil admirari.
— Но это не имеет значения, — она подошла к нему, очень близко. — Или потому, что ты четко, сознательно и целенаправленно сигнализируешь мне, чего ты хочешь… Или ты скрываешь желание, которое твое подсознание выдает. В обоих случаях я должна тебя благодарить. За цветок. И за то, что он говорит. Спасибо. Я тебя отблагодарю. Подарком или как-нибудь иначе. Вот этот шнурочек… Потяни за него. Смелее.
Что я делаю, подумал он, потянув. Плетеный шнурок плавно выскользнул из ряда отверстий. До самого конца. А потом шелк и шифон стекли с Литты как вода, мягко нагромождаясь вокруг ее лодыжек. Он на мгновение закрыл глаза, ее нагота поразила его, как внезапная вспышка света. Что я делаю, думал он, обнимая ее шею. Что я делаю, думал он, ощущая вкус коралловой помады на ее губах. То, что я делаю, абсолютно лишено какого-либо смысла, думал он, осторожно направляя ее к комоду в патио и усаживая на малахитовую крышку.
1