После ужина Тони устроилась на диване с книгой, а я ушел в спальню с ежедневником Бернарда и фотографией, которую забрал из дома Дональда. Я сел на край постели и пролистал ежедневник, пытаясь отыскать среди неразборчивых пометок и записей что-то необычное, выделявшееся среди прочего, но не нашел ничего, что вызывало бы малейшее подозрение. Засунув фотографию внутрь, я застегнул чехол и положил ежедневник на тумбочку.
– Блокнот Бернарда? – Тони стояла в дверях. Она переоделась в шлепанцы-зайчики и атласную пижаму. Лампа на прикроватной тумбочке отбрасывала на нее мягкий желтоватый отсвет.
– Угу.
Она посмотрела мимо меня, на окно.
– Этот дождь когда-нибудь закончится?
Дождь мне всегда нравился, он казался скорее успокаивающим, чем подавляющим.
– Надеюсь, что нет.
– Ты такой странный. – Она улыбнулась, демонстрируя отличные зубы.
– Да, но ты меня любишь.
Она пожала плечами.
– Да, ты ничего так.
Я рассмеялся и почувствовал себя прекрасно. Как и кошмар, смех действовал разрушающе, но в хорошем смысле. Скука бессодержательного существования внезапно нарушалась смертью, самоубийством, кошмарами – или всего лишь простым искренним смехом. Существование было так легко потрясти, оно было столь поразительно хрупким. Я смотрел на Тони в дверном проеме, такую живую и прекрасную, и гадал, не теряю ли рассудок.
– Иди ко мне.
Ее улыбка пропала.
– Алан, мы оба устали.
Я, как всегда, пал духом и мог лишь надеяться, что выражение лица меня не выдало.
– Рано еще спать.
– Тебе надо отдохнуть.
– Мне надо… – Я умолк.
Уверенным шагом Тони прошла через комнату к противоположной стороне постели и отбросила одеяло.
– Давай немного полежим вместе.
Было приятно свернуться под одеялами, прижавшись друг к другу, соприкасаясь руками, ногами и пальцами рук и ног. Тони приютилась щекой в ложбинке между моим плечом и шеей, ее ровное теплое дыхание касалось моей груди. Пока совсем рядом неистовствовали дождь и ветер, мы лежали в тишине и покое, в безмятежном оке бури. Как любовники.
Пока комната не совсем погрузилась во мрак, в сумраке все еще жили тени, по стенам и потолку скользили призрачные отсветы, извивающиеся привидения выбирались из потайных углов, призывая ночь.
Тони пошевелилась и издала едва слышный мяучащий звук. Я провел рукой по ее спине к плечу, затем коснулся груди. Она немедленно напряглась.
– Алан, прекрати.
Я закрыл глаза и стал гладить ее волосы, отодвигая случайные пряди со лба, призывая воспоминания о ночи, когда умерла моя мать.
Мы лежали в этой же комнате, в этой же самой постели, возможно, в точно такой же позе, пока я не уткнулся лицом ей между грудей, тычась в них, целуя, нуждаясь в этом тепле. Но когда я зажал губами ее сосок, Тони оттолкнула меня.
– Хватит, – прошептала она, как будто кто-то мог услышать. – Боже мой, сейчас?
Она не понимала – и никогда не поняла – что в ту минуту, в то стихийное мгновение мне нужно было почувствовать себя сильным, мужественным, сексуальным и живым. Ей казалось, что заниматься любовью через несколько часов после смерти моей матери было отчего-то неприлично. Для меня это было необходимым выражением неувядающей любви, нашей любви, любви, которая способна выжить, выразить и защитить нас обоих.
С тех пор секс не был прежним. Чаще всего Тони не выражала никакого интереса, предпочитая лежать в обнимку, как будто любое другое действие было безвкусицей и разрушило бы в остальном прекрасное мгновение. А когда мы все-таки занимались любовью, процесс был таким же заученным, как все прочие повседневные действия. Я не мог понять, куда подевалась чувственная женщина, на которой я женился. Она не желала об этом говорить. И я давно перестал спрашивать.
Тони приподнялась, окруженная ангельским сиянием.
– Сделаем что-нибудь завтра утром, хорошо? А сейчас давай просто…
Я притянул ее к себе, уткнулся губами в шею. Когда она откинулась на подушку и закрыла глаза, я понял, что связь между нами оборвалась. Да, может, и не было никогда этой связи. Я поцеловал Тони нежно, без страсти, и почувствовал, как расслабилось ее тело.
– Когда мы стали такими? – спросил я.
Она взглянула на меня с выражением, которое можно назвать только преданным, погладила темные волосы на моей груди и прошептала: