Какой ты, в сущности, мальчишка ещё, Жанька – так необдуманно себя погубил. И ничем теперь не помочь, не отвести гнева Великого! После того, как он практически простил тебе обидный плевок и глупую невежливость, да так исподтишка ударить его. Эх, Женька.
Он ещё не отключился, лежал, болезненным взглядом смотря в облака, и не обращая внимания на стоящего рядом старого воина.
Константин задумчиво рассматривал нож, поранивший его гортань. Умело крутил в руках, смотрел, как отражается солнце на гранях, и молчал.
Мысли его распознать несложно. А вот как перенаправить?
- Великий!
Клинок возле сердца вздрогнул.
Я задышал мелкими глотками, почти не шевелясь, чтобы не напороться ещё глубже. Искал золотую середину меж вздохом и неподвижностью, чувствуя, как карябает железом нутро.
- Великий, выслушай меня!
Константин покосился.
Слышит!
Начали: подстройка к внутренней реальности.
- Сделанное Просо из Ками-нэ преступно по своей сути и нуждается в жестоком наказании, но…
Уголки губ Константина опустились, а меж бровей чуть наметилась складка. Угадать было не сложно, Великий! Женька достоин смерти, заигрался, ничего не скажешь. И лишь то, что всё-таки он ещё ценен тебе как тис, задерживает твою волю, заставляя думать и искать решения! Не был бы он нужен –сразу добили бы. Но пока ты думаешь, и твои люди стоят вокруг в ожидании, у меня есть шанс.
- Но я прошу быть снисходительным к нему.
- Почему?
Он не спрашивает «зачем?» - понимает, о чём прошу, знает, зачем. А «почему» - это можно расценивать по-разному – и как вопрос о причинах и как желание поторговаться. Моё личное дело – как это понимать. Поторгуемся.
- Потому что я готов заплатить.
Надеюсь, я достаточно заинтриговал тебя, Великий?
Константин опустил нож и повернулся ко мне заинтересованно.
- Чем? – коротко спросил он.
- Долготой своей смерти.
Вот теперь медленно, чтобы не напороться на клинок сильнее, склонить голову и подождать, переводя дух. Теперь его время решать.
Резкая боль заставила стиснуть зубы и сжать кулаки. Лезвие выдернули из плеча. Чисто вытянули – не расширив дыры. Но тяжёлая ломота в теле только усилилась. Словно расплавленным оловом плеснули внутрь оставшейся раны!
Хотелось кричать. Нестерпимо тянуло закрыть сквозящую кровью дыру в плече. Но, взяв себя в руки, я склонился в поклоне перед Великим. Если я сейчас на эту мелочь буду орать, то грош цена моему предложению! Потому что я готов заплатить за Женькину жизнь, ни много - ни мало, а часы терпения. Умереть за себя и за товарища. Долго, страшно. Такую цену предлагали великие воины в наших легендах, в историях старого Схода, когда сила Храмов пылала в зените и мир переполняли сильные люди, не понаслышке знающие честь и правду. Времена, которые ещё застали такие старики, как Великий.
Нет, Константин, не из тех, чьё сердце запятнано желанием причинять страдания, нет. Ему не доставит удовольствия смотреть, как меня вздёрнут на столб и будут медленно и методично убивать и восстанавливать, убивать и восстанавливать, пока у тела не останется возможности задержаться в этом мире. Но его сердце наполнится радостью за то, что и в этом, погибшем поколении, в мире безхрамья, в беспросветности последних лет, окажется кто-то, кто способен на поступок, достойный легенды. От такого не откажется ни один старик, потративший десятилетия своей жизни на подготовку следующих мастеров!
Я давал ему ценный подарок – надежду, что не всё потерянно для нас, что даже с гибелью Схода, мы все всё равно остаёмся воинами, верными своим клятвам. Давал веру в то, что следующее поколение будет не слабее предыдущего. Я играл в самую слабую точку. Потому что не согласиться для него, значило, не узнать – так ли это на самом деле? Действительно ли хороши тархи без Храма, как были с ним?
- Это честь для меня, Борислав из Ляле-хо.
Я распрямился, выдыхая.
Константин смотрел внимательно, подмечая каждую мелочь в моём положении. Наверняка увидел и то, что шатает от слабости и то, что кулаки не разжимаю, держа боль в узде. И что говорить нет сил.
И тут снова вмешался Женька. Упрямый осёл!
- Нет, нет… - зашептал он и стал приподниматься на локте. – Нет, Великий! Это я должен!
Константин медленно обернулся к Просо. Тот протянул руку, лихорадочно цепляясь окровавленными пальцами за плечо Ведущего:
– Я должен. Я… за двоих! Я оскорбил… Я пролил кровь… Я готов умирать долго! Отпусти его!
Вот, ведь, дуралей! И не заткнёшь его.
Я криво усмехнулся, привлекая внимание Константина:
- Великий, младшим нет места, когда разговаривают сильные.
Я смотрел только на него. Пойми, поверь и прими, что не нужен тебе этот пацан! Что он – тупой щенок, он – упрямый осёл, он – дурная кровь, которая не достойна того, чтобы пачкать руки тяжкими наказаниями! Что смерть его должна быть тихой, словно летнее одеяло, накинутое заботливой рукой. Поверь, чёрт возьми! А я с лёгким сердцем умру за двоих. Только дай ему короткой смерти, дай!
- Младший, проливший кровь старшего без оправдания защиты чести или жизни своей или старшего своего, заслуживает девятью девять смертей или одну смерть чужака… - вскинулся Просо, жёсткой от судороги рукой вцепившись в воротник Великого.
Он цитировал старое уложение о крови послушников. Единое для всех Храмов Схода. Пацан давил на закон, пытаясь выторговать себе смерть за двоих. Нет, не для того, чтобы умереть. Чтобы я отступил.
Хрен тебе, Жанька, – этот бой тебе не выиграть.
- Ты принял моё слово, Великий! – надавил я. – Дай ему быстрой смерти или отпусти!
- Твоя рана ещё не закрылась, Великий! Твоя кровь не оплачена! – захрипел Просо, продолжая спор меж нами, меж нашими смертями.
Двум смертям не бывать?
Константин резко поднялся, сбрасывая с плеча занемевшую руку ведомого. На одежде остались кровавые полосы.
Его голос был подобен рычанию взбешённого хищника:
- Довольно! Вы оба правы и оба достойны! Одного на столб, другого на раму!
Бойцы стронулись с места мгновенно. И тут же остановились.
Константин вскинул руку, отменяя команду. Люди отшатнулись и встали, уже с интересом смотря за развитием событий. Происходило то, что вполне могло войти в историю.
Константин стоял, задумчиво вращая в руках нож Просо. Тонкое лезвие периодически вспыхивало, посылая зайчики в глаза. Изредка слепящая полоса пробегала и по лицу Великого и по фигурам его ведомых, застывших по периметру в ожидании приказов – любой из них с большим удовольствием порвал бы нас обоих, только позволь. Но Константин молчал. И время тянулось медленнее, чем самая тяжёлая стража.
Набежит светлая полоса на лицо. Исчезнет. Набежит вновь. И снова.
- Вы оба заслуживаете смерти, - подытожил Константин, не отвлекаясь от ножа. - И оба достаточно сильны и упрямы, чтобы принять её и за себя, и за напарника. И для меня нет чести решать за вас, кому тащить эту ношу, а кому жить дальше за двоих. Никому не место между ведущим и ведомым! Так?
Бойцы в кругу согласно выдохнули.
Константин оглядел своих людей и повернулся к нам.
Женька с трудом поднялся на локтях, его лицо вытянулось, а глаза зажглись невероятной надеждой. Губа тряслась от напряжения, и он поймал её зубами, прокусив до крови. Я, наверное, выглядел не лучше.
- Отдайте им мальчонку! – повелел Великий.
Приказание выполнили молниеносно – Юрку принесли от вертолёта, как был, спящий и завёрнутый в одеяло, и сгрузили на руки ошалевшего от происходящего Просо.
– Дайте им машину!
И подступивший боец сунул мне в скользкую от крови и пота руку золотистый ключик на брелке с полуолимпийским символом колец. Я никак не мог сжать пальцы, и боец молчаливо помог, накрыв мою ладонь своей.
– Пусть уходят, - кивнул Константин. – И пусть знают моё Слово.
Слово Великого! Нерушимое, необоримое, необратимое. Магия которого связывает судьбы так же крепко, как узы супружества, клятва верности или обет мести! Слово, за исполнением которого будет надзирать само Небо!