Именно на суде Николай в полной мере осознал произошедшее: его вычеркнули — просто взяли и удалили из жизни. Стерли упоминания о нем из всех федеральных источников, возможно и в людской памяти покопались. Зачем помнить грязь, недостойную и двух слов. Ни одного знакомого лица в суде — да, закрытый процесс, да, федеральные политесы. Но даже одно человеческое лицо облегчило бы понимание безысходности свершившегося.
— Кранство. — Отжимания последовали чаще, давя ярость и боль. Он не хотел обвинять Управление, но черные мысли упорно пробирались в голову, грозя захватить главенство и наполнить душу ненавистью.
Фогос — мир пылевых бурь и красного неба. Морщинистые скальные пейзажи, иссеченные ветром долины и цилиндрический тюремный комплекс, что двадцатиметровой башней рассекал нескончаемые потоки песка. Сквозь темно-багровые вихри проступали монолитные стены, чаши биоискателей, антенны даль-связи, делавшие здание похожим на рогатого монстра. Удивительно как ветры пощадили технику, не оставив только гладкий железобетонный каркас. Системные власти Арктура постарались на славу: высший уровень защиты, клетка природных условий и закрытая гравитрековая линия, по которой перевозили заключенных от космопорта до тюремного периметра, — единственная нить, связующая землю обетованную и оплот мрака
Николай вспомнил легкую вибрацию транспортной капсулы и картину в узком как бойница окне — пространство цвета крови, тусклый свет, приземистый силуэт башни… Видимые размеры тюрьмы его не обманули — строение уходило вглубь планеты минимум на сотню уровней — вплоть до энталовых рудников, на которых осужденные трудились во славу арктурианского могущества. Власти никогда не забывали о самой дешевой в галактике рабочей силе. Долг перед арктурианским обществом должен быть оплачен и, желательно, в тройном размере,
Николай так и не успел вкусить прелестей шахт. В первые же дни ему пришлось доказывать троим сокамерникам, что он не являлся мальчиком для развлечений — ни спереди, ни сзади. По результатам короткой ураганной стычки охранка упекла его в карцер — пещеру, грубо вырубленную в скале, — на три месяца.
Заскрежетало оконце пищедоставки в бронированной двери камеры, тихо звякнул поднос. «Каша, вода, пятьдесят грамм хлеба». — Николай досконально изучил меню. Тюремное начальство не жаловало обилие еды — так, лишь бы заключенные смогли держать в руках пневмоотбойник и не дохли как мухи.
Нащупав в темноте миску, Николай принялся неторопливо завтракать; по его расчетам за пределами стен царствовало утро… Но он мог и ошибаться.
— Мог, не мог. — С недавних пор ему нравилось разговаривать вслух. Он кашлянул — тело напомнило хозяину о том, что охотничьи резервы не безграничны.
«Еще месяц», — успокоил себя Николай. Месяц, полный тягостных мыслей, скудной пищи и физического истощения. Борьба за жизнь утомляла, но сдаться означало подарить врагам тост. Охотник терпел — мерил карцер шагами, бормотал неприличные стишки и усмехался вопреки. В безвременье нашел маленький каменный осколок в углу и попытался рисовать на стене. В темноте любая царапина — шедевр. Тихий мерный скрежет каменной крошки успокаивал. Пальцы ныли.
…Грохот дверной плиты и яркий поток света ударили своей неожиданностью. Прикрыв глаза руками, он демонстративно испуганно спросил:
— Кто здесь?
— Ты плохо смотришься, — сказал невидимый охранник.
— А мне нравится.
— Остряк. — Грубые пальцы стиснули предплечье заключенного. — Тебя переводят на нулевой уровень, чтобы значит не бегать лишний раз до рудников. Ха-ха… Пару метров и ты дома.
— Очень любезно с вашей стороны. — Николай усиленно моргал: необходимо увидеть хоть что-то… Вроде бы сверху проступили неясные пятна — располагаясь через каждые два метра, освещали коридор. «Плафоны. — Он опустил взгляд. — И кольцевой коридор».
Решетка пола, осевая бездна тюрьмы, далекие огни подземных коммуникаций, сновавшие вверх-вниз кабины… Николай остановился на краю пропасти и тут же был запихнут в подъемник. Начался нескончаемый спуск, тусклые секционные фонари отмеряли метр за метром. Уныло скрипели тросы.