- А ничего не видела. Ночью шум да треск начался. Утром смотрим в окошко - возле пушек уже красноармейцы в полушубках ходят, да немецкие мертвяки, закоченевшие, из сугробов торчат. Мы с сестрой на них верхом даже с горки покататься успели. На следующий день немцы все лесничество разбомбили, а кто живой остался с собой увели. Отца нашего тоже увели и в городе расстреляли. Сказали, что партизаном он был. Наших на лесничество вывел и дорогу показал, как к немцам подобраться.
- А вы как - же? - спросил я.
- Как бомбить начали, отец нас в лес отправил. Мы там двое суток прятались, а потом сюда пришли. Смотрим, изба наша уцелела только стекла выбиты, воронки вокруг да наши солдаты убитые лежат. Ну, мы тех, кто возле избы был, в воронку оттащили, и снегом с землей закидали. Страшно нам было рядом с покойниками в избе ночевать. Пятеро их там. Четверо бойцов и командир. Сумка на нем полевая кожаная была, а в ней банка тушенки, краюха хлеба, документы какие-то и пистолет. Хлеб с тушенкой мы съели, а сумку на чердаке в опилки зарыли.
Она всхлипнула и, вытерев глаза краем платка, продолжала:
- Потом тетка к нам из деревни со своими детьми пришла. Немец-то деревню спалил. Жить им негде стало. Так до весны протянули. Ну а весной немцев выгнали, и мы с теткой тут жить остались.
- А, где теперь эта сумка? - дрожащим голосом спросил я.
- В избе, где же ей быть.
- А можно…, - начал я, но она меня перебила:
- Можно. Для того и спрашивала тебя про то, как родственников найти. Может в сумке, документы какие, на это укажут.
Мы, молча, вернулись в дом. Я под впечатлением от услышанного сидел за столом, уставившись на пожелтевшую потрескавшуюся фотокарточку в рамке, висевшую на стене. С нее на меня спокойно чуть прищурившись, смотрел усатый худощавый мужчина лет тридцати в застегнутой наглухо косоворотке. С двух сторон прижавшись к нему, две девочки подростка с одинаковыми бантиками в волосах удивленно таращились в объектив.
Старуха чем-то гремела в чулане. Перед глазами проносились образы из ее рассказа. Сколько раз я читал воспоминания и мемуары, но ни одна книга не передаст того ощущения реальности произошедшего которую передает рассказ очевидца, видевшего и испытавшего все это.
Мне показалось, что я воочию вижу командира батальона склонившегося над картой в желтом свете коптящей снарядной гильзы. Он решает непосильную задачу – как захватить проклятый опорный пункт своими поредевшими ротами. У немцев отлично работает связь достаточно боеприпасов, их прикрывает минометная батарея, откуда – то со стороны лесничества. У нас же нет ни артиллерии, ни авиации. Нет никакой поддержки, кроме трубки полевого телефона из которой доносится крик командира полка: «Взять высоту!».
И еще есть люди. Есть красноармейцы, которых он вынужден посылать раз за разом на пулеметы, выполняя приказ. Поэтому с каждой атакой их становится все меньше, а разрывы немецких мин ложатся все точнее среди цепей атакующих.
И тут командиру батальона докладывают, что есть такой лесник Евсей Петрович, который готов провести нашу роту через лес к немецкой минометной батарее.
Мои раздумья прервал голос старухи:
- На вот смотри.
Она положила на стол потемневшую от времени кожаную полевую сумку, местами покрытую налетом плесени, какими-то черными пятнами и изгрызенную по углам.
Потрескавшийся ремешок застежки тяжело поддался и сумка открылась. Сначала из нее посыпался мышиный помет, потом на стол брякнулся маленький карманный пистолетик когда-то бывший никелированным, а теперь слегка заржавленный. Черные пластиковые щечки рукоятки украшал тисненый вензель.
Это был «Браунинг» образца 1906 года – несерьезная игрушка калибра 6,35 мм., с автоматическим предохранителем. Вживую такой я видел впервые.
Я повертел его в руках и, оттянув защелку, с трудом вытащил магазин, в котором желтели латунными боками шесть патронов.
Старуха с любопытством следила за моими манипуляциями.
- Зажигалка что - ли?
- Она самая, - ответил я, вытряхивая из сумки остальное содержимое.
В одном отделении оказалась небольшая книжица карманного формата в картонной обложке с тисненой звездой и надписью «Боевой устав пехоты Красной Армии», пачка писем – треугольничков перетянутая резинкой, толстая общая тетрадь да пожелтевший лист карты - трехверстки сложенный вдвое.