Игорь закончил сверлить, выключил станок и продолжал стоять ко мне спиной. Видно было, как подрагивают его руки опущенные вдоль тела. Патрон сверлильного станка сделал последние обороты, и наступила тишина.
– Ну, давай! – вдруг хрипло выдавил Игорь, – здесь никто не услышит!
Он обернулся ко мне, и я увидел бледное лицо смертельно уставшего человека.
– Почему на улице не стрелял?!
Его безумный взгляд метался по сторонам, а тело раскачивалось. Я смотрел ему в глаза, и знакомый ком ненависти опять начинал подкатывать к горлу.
– Не боишься, значит, сука?!
Я вскинул пистолет и навел ствол Игорю прямо в лоб. Он закрыл глаза и замер. И тут я понял, что он на самом деле ждет, когда я его пристрелю! Я несколько растерялся от такого фокуса и, продолжая с опаской смотреть на Игоря, пододвинул стоявший рядом стул.
– Садись, рассказывай.
Он рухнул на стул и, обхватив лицо руками, зашелся в глухом то ли хохоте, то ли плаче. Похоже, крыша у него съехала капитально. Меня это нисколько не обрадовало, и вместо ненависти вдруг возникло какое-то гадливое ощущение, как – будто в дерьмо наступил. Но виду я не подал и с сарказмом произнес:
– Под психа косишь, гад?! Но так легко ты не отделаешься!
Я двинул ногой его в бок, и он упал со стула на заваленный стружкой пол.
Его истеричный смех разнесся по кабинету.
– Мне уже все равно кто меня прикончит! Ты, Ашот или менты арестуют!
Я схватил его за шиворот и рывком поднял на ноги. Пуговицы с халата брызнули дождем. Раздался треск разрываемой ткани.
– Какой Ашот, придурок?! Что ты мне лапшу на уши вешаешь?!
Игорь внезапно обмяк и опустился на стул. Голос его звучал устало и тихо, но я внимательно слушал, стараясь не пропустить ни одного слова.
– Понимаешь, вот уже два года как я играю на игровых автоматах. Подсел конкретно. Задолжал этому Ашоту – владельцу игрового клуба кучу бабла, а расплатиться нечем.
– А он что думал, что ты миллионер, когда деньги тебе в долг давал? – усмехнулся я, – у тебя же зарплата бедного школьного учителя.
– Он хитрый, падла! Знал, что у меня квартира приватизированная. А когда понял, что я влип крепко, пришел ко мне с моими долговыми расписками и квартиру потребовал.
– Зачем – же ты у него в долг брал? Знал ведь, что не рассчитаешься!
Игорь пожал плечами, снял с себя халат и начал задумчиво разглядывать порванный ворот.
– Сначала думал, что выиграю и отдам, а потом думал, что отыграюсь.
Я сплюнул себе под ноги.
– И тут тебе представился случай отдать долги и разбогатеть. Только для этого надо пару тройку человек завалить! Всего делов – то!
Он протестующе взмахнул рукой, как-будто отбиваясь от моих слов.
– Я не хотел никого убивать, честно! Просто Ашоту наобещал, что все долги верну золотом. А потом получилось, что моей доли не хватает.
– Поэтому ты решил нас всех к общему знаменателю привести?! – выдавил я сквозь зубы и вдруг опять почувствовал приступ ярости.
Он вздрогнул как от удара плетью и тихо произнес:
– Нет, просто он перед нашим отъездом сказал, что если я долг не отдам, он квартиру у меня отсудит, а нас с матерью на улицу выгонит.
Тут я вспомнил, что Игорь живет один с престарелой матерью, и предательское чувство жалости заскреблось внутри. Однако тотчас перед глазами проплыло бездыханное тело Айно, катящийся по земле с простреленным животом Витек, и от жалости не осталось следа.
– Тогда конечно все справедливо! – зло прищурился я. – Ты с мамочкой в тесной однокомнатной квартире, а мы трое в комфортабельных отдельных могилах!
– Ну, во-первых, не трое, а двое! Тебя я убивать не собирался! А во-вторых, делить надо было поровну, тогда все – бы остались живы.
Его тон вдруг изменился и стал таким – же холодным и надменным, как тогда, когда он целился в меня из карабина. Он смотрел на дверь у меня за спиной и улыбался. Я поднял пистолет, но его улыбка стала только шире. Он посмотрел на меня с сарказмом, затем кивнул в сторону двери и сказал:
– Давай!
С удивлением я обернулся и увидел прямо перед своим лицом деревянный брус, в чьей-то руке опускающийся на мою голову. Как в замедленном кино, я попытался отклониться, понимая, что не успеваю. Послышался страшный хруст, и наступила темнота, в которую я провалился как в омут, ничего не видя, не слыша и не чувствуя.