Витек вздохнул и поддел ложкой из котелка кусок рыбы:
– Придется ехать на машине.
Перед сном я отмотал длинный кусок лески, нацепив на него несколько пустых консервных банок, повесил эту гирлянду между деревьями над тропой, ведущей к дороге. Мелкие камушки в банках должны были предупредить нас о непрошеных гостях.
Витек глядя на мои приготовления, только усмехнулся и, пошарив в своем бездонном рюкзаке, вытянул оттуда обрез трехлинейной винтовки со свежеструганным цевьем.
– На, держи. Спать по очереди будем.
Опять ты за свое! – выругался я и начал рассказывать Витьку о прелестях следственного изолятора, куда мы могли загреметь за такие штуки.
В ответ он только зевнул и полез в палатку, пробурчав в ответ:
– Ты первый дежуришь.
Некоторое время я ходил вокруг палатки, подбрасывая в костер сухие сосновые ветки. Дождь перестал, искры от сгоревшей хвои, будто обрадованные этим событием высоко взлетев, таяли в темноте ночи, опускаясь белым пеплом мне на голову.
Я поставил на бок алюминиевую канистру с водой и уселся на нее, отодвинувшись от костра в тень кустов. Приятное тепло от огня разливалось по телу и глаза начали слипаться. Единственное что не давало уснуть это храп Витька в палатке, который заглушал шум реки и треск костра.
Рассматривая обрез, я разрядил его и вынул затвор. Конечно, это было копаное оружие. Зашлифованные каверны на металле ствола говорили сами за себя. Однако затвор ходил легко и подавал патрон без задержек. Витек был в своем репертуаре. Неизвестно что у него еще припрятано в рюкзаке, который я решил обыскать утром.
–Будем надеяться, что он нам не понадобиться, – подумал я и принялся протирать платком все части обреза и патроны. Отпечатки пальцев были здесь абсолютно не нужны.
Закончив, я надел тряпичные перчатки и собрав оружие, дослал патрон в патронник. Затвор глухо щелкнул. Этот звук отразился у меня под ложечкой, навевая неприятные воспоминания.
Перед глазами встало перекошенное ненавистью лицо моей бывшей жены, в последние минуты жизни. Ее изуродованное тело на полу. Морг и плачущая у меня на плече дочь, которой я не мог ничего рассказать. Тупой следователь, изводивший меня две недели своими вопросами и, в конце концов, прекративший уголовное дело.
Все это разом навалилось на меня так, что к горлу подкатил ком и острое, как бритва чувство одиночества резануло по сердцу, выжимая слезы из глаз.
– Отставить сопли!
Я узнал этот голос, который всегда раздавался внутри, когда мне было очень плохо, а безнадега пыталась меня одолеть.
– Ты ни в чем не виноват, все сделал правильно! Поэтому хватит ныть, живи дальше!
– Но я же убил близкого человека!
– Она сама себя убила, а хотела убить тебя! Для нее ты был врагом, а не близким человеком!
Вообще этот мой голос отличался логическим мышлением и мог оправдать любые поступки. Иногда я ему не доверял, но в этом случае знал, что он прав. Однако от этого было не легче, и оставалось надеяться, что со временем черный камень упадет с моей души.
– Что, опять начинаешь?! – тут – же откликнулся голос, – приказываю забыть это дерьмо и жить дальше!
– Нет никаких черных камней, есть только ты! У тебя еще впереди масса важных дел! А не будешь меня слушать, сдохнешь под забором, жалея себя, такого бедного и одинокого!
– Да кем ты себя возомнил?! – возмутился я в ответ, – пока у меня я есть, я не пропаду!
Голос удовлетворенно хмыкнул и замолк. Видимо его устраивали такие мои рассуждения.
Я тряхнул головой и выругался вслух:
– Черт тебя задери! Так с катушек съехать недолго!
Однако теперь я ощущал удивительное спокойствие и даже некоторую приподнятость духа, обратив все свои мысли к завтрашнему дню, который сулил нам новые приключения.
Светящийся циферблат наручных часов обрадовал меня своими стрелками, которые показали, что смена кончилась. Растолкав Витька и вручив ему тряпичные перчатки вместе с обрезом, я залез в спальный мешок, и блаженно растянувшись, заснул без сновидений.
Мне показалось, что уже через мгновенье Витек тряс меня за плечо.
– Вставай! Пора!