Плачущий ребенок успокоился, и люди Факельщика (ни один из них не смог найти священника) сказали, что будут хорошо следить за ним и его матерью.
Выйдя из храма, они увидели, что спокойная ночь принесла в город холод и свежесть. Троица не спеша возвращалась в гильдию магов, чтобы привести в порядок свои доспехи и своих лошадей. Когда они добрались туда, то обнаружили, что Второй и Третий Хазарды объявили о том, что вечерняя конфронтация была делом их рук, космологической игрой, скромным развлечением, которое гости очень близко приняли к сердцу. Разве это не триумф Вашанки? Разве тучи дьявола не побеждены? Разве чудесный полог розово-лимонного летнего неба не возвратился и не осветил празднество гильдии магов?
Джанни пришел в ярость от лицемерия адептов и их угроз (Факельщик раньше пасынков вернулся назад в гильдию, растрепанный, крикливый, но ничуть не пострадавший) перевернуть все вверх дном, чтобы доказать, что все сказанное ими правда, но Темпус осадил его — пусть позволит глупцам верить в то, во что они верят, и сделал прощание кратким и вежливым.
Как бы пасынки ни относились к магам, они вынуждены были жить рядом с ними.
Когда наконец они выехали с улицы Аркана к таверне «Держи пиво», чтобы утолить жажду и где Нико мог узнать о судьбе интересовавшей его девушки, он вел в поводу лошадь, которую одолжил Ашкелону, поскольку ни владыка грез, ни его компаньонка Джихан не были обнаружены среди празднующих, тщетно пытавшихся еще раз создать видимость шумного веселья.
Для Нико медленная езда по спокойным темным улицам была приятным событием, а глубокое темное небо середины ночи давало возможность отстраниться от мира на некоторое время.
Так получилось, что из-за лошади, ведомой в поводу, он оказался сзади. Это вполне его устраивало, поскольку они ехали по извилистым дорогам и перекресткам, периодически заполняющимся илсигами высшего сословия (если можно было провести здесь такое различие), справляющими Новый год. Лично ему не нравилось начало года: события последних двадцати четырех часов он считал не вполне благоприятными. Нико потрогал пальцами покрытую эмалью кирасу, украшенную змеями и грифами, которую энтелехия Ашкелон вручил ему, дотронулся до кинжала на поясе; меч, подобранный им, висел на бедре. Рукоятки оружия были украшены молниями, львами и буйволами, которые во всем мире являлись сигнатурами богов бурь, войны и смерти. Но работа была выполнена чужеземными мастерами, и поднимавшиеся по ножнам демоны принадлежали первобытным божествам начала века, чья власть была не явной повсеместно, кроме западных островов, где Нико собирался начать применение к телу и душе выбранной им мистерии. Сцены наиболее известных легенд украшали богатое оружие, которым владыка грез одарил его. Нико искал совершенства в области трансцендентного восприятия, мистического спокойствия. И это оружие было совершенным, свободным от недостатков: оно было выполнено из дорогих металлов и сделалось почти бесценным за счет античности стиля. Оно было очаровательным, теплым при прикосновении, способным к встрече с дьявольскими силами и к нанесению ударов под ледяными вихрями, насылаемыми безымянными богами. Никодемус предпочитал убивать с минимальными усилиями. Он осуждал небрежность, если вдруг оказывалось, что необходимо парировать еще один удар противника. Показательные выступления в публичных залах гордых фехтовальщиков, которые проверяли храбрость друг друга и имели время, чтобы позволить себе показать стиль и провести красивый бой, отталкивали его: он приходил, убивал и уходил, надеясь покинуть врага, оставшись неизвестным, если не получалось. Он чувствовал себя неуверенно.
В битве со столбом света, когда Темпус постепенно погасил его, как будто потушил факел, Нико почувствовал необъяснимый восторг. Он не был похож на Темпуса, сверхъестественного, дважды человека, вечно живущего в продолжительных привычных страданиях. Увидев Темпуса в деле, он теперь поверил тому, чему прежде, хотя он и слышал разные истории, не доверял. Он серьезно задумался теперь о предложении, которое тот ему сделал, чувствуя, что это, как и оружие, врученное ему Ашкелоном, не более чем приметы, соответствующие грядущим дням. Он вздрогнул, желая, чтобы его старый партнер был там, впереди, вместо Джанни, и чтобы его «маат» был с ним. Чтобы они ехали глухими улочками Сира или по равнине Азеуры, где магия не соперничает с богами за преданность смертных и не берет души в качестве десятины.
Когда они слезли с коней у «Держи пиво», он принял решение — ему следует подождать, чтобы увидеть: если то, что сказал Темпус, правда, его «маат» должен вернуться к нему сразу же, как только душа его напарника вознесется к небесам в пламени погребального костра. Он пришел из Рэнке с напарником по настоянию Абарсиса, он помнил воина-жреца с первых дней войны и принял решение не следовать слепо лидеру, желающему увековечить свое имя среди рэнканцев. Никодемус думал, что со временем сможет возглавить собственный отряд. Он предавался этим грезам, еще будучи сопливым мальчишкой с деревянным щитом — верный признак человека, сформировавшегося в сырых лагерях, среди кровавых смертей. Рано или поздно ему суждено было остаться одному, и так и случилось. Необходимо принять это спокойно и искать новую крепкую руку, чтобы опереться на нее.
Цена густого коричневого эля, которое подавали в «Держи пиво», удвоилась за время длинной праздничной ночи, но они не заплатили ни гроша, посидев в отдельном кабинете, куда благодарный хозяин провел их; он слышал о событиях в гильдии магов и был рад, что внял совету Нико и удержал своих девочек дома.
— Теперь я могу позволить им выйти? — спросил он, часто моргая. — Сейчас, раз вы здесь? Когда маршал и его выдающиеся пасынки заботятся о добрых компаньонах в этот веселый Сочельник.
Темпус, сжав ладонь, на которой блестела сукровица, расплывшаяся по покрытой струпьями коже, велел ему держать своих детей взаперти до рассвета и прогнал прочь с такой бесцеремонностью, что Джанни подозрительно взглянул на Нико.
Командир сел, прислонившись спиной к стене напротив двери, через которую вышел хозяин таверны.
— Здесь за нами следят. Мне хочется думать, что вы оба это понимаете.
Расположение стульев, на которых они сидели, великодушно предлагало их спины любому вошедшему, делало их уязвимыми, поэтому, не сказав ни слова, они сдвинули стулья к узким сторонам длинного стола. Когда дверь вновь распахнулась, там вместо хозяина стоял Беспалый. Темпус хрипло рассмеялся в лицо неуклюжему борцу.
— Ты, Ластел? Я, откровенно говоря, обеспокоен.
— Где она, Темпус? Что ты с ней сделал? — Ластел шагнул вперед, положив огромные руки на стол, его толстая шея с набухшими жилами вытянулась вперед.
— Ты устал от жизни, Беспалый? Иди обратно в свое убежище. Может быть, она там, а может быть, и нет. Если нет… Легко пришла, легко ушла.
Лицо Ластела побагровело, его голос был подобен пенной струе, так что Джанни схватился за кинжал, и Нико пришлось пнуть его.
— Твоя сестра исчезла, а тебе все равно?
— Я разрешил тебе приютить Сайму в твоей воровской лачуге. Если бы я беспокоился, сделал бы я это? Но я действительно беспокоился. Должен сказать тебе, что ты лезешь за пределы, дозволяемые твоим положением. Отправляйся лучше к шлюхам и уличным мальчишкам. Или иди поговори с гильдией магов или со своими богами, если до тебя это не доходит. Попробуй предложить им в обмен за нее свое вероломство или блок кррфа из Каронны. Между прочим, ты близок к тому, чтобы остаться совсем без пальцев. Запомни этих двух. — Он показал жестом на Нико и Джанни. — Они будут везде, чтобы наблюдать за тобой в следующие несколько дней, и предупреждаю тебя — относись к ним с крайним почтением. Они могут быть очень темпераментны. Что касается меня, я хочу оценить твои шансы уйти отсюда со всеми еще оставшимися у тебя конечностями и в полном здравии, хотя они уменьшаются с каждым твоим вонючим выдохом, который я вынужден терпеть… — Говоря это, Темпус поднялся. Ластел отодвинулся назад, его красное лицо заметно побледнело, когда Темпус предложил ему новое хранилище для его протеза, после чего с удивительной живостью ретировался к полуоткрытой двери, в которой нерешительно показался и тут же исчез хозяин таверны.