— Как в Московском метро в час «пик», — определила Эси.
Спрессованный почти до осязаемой плотности воздух в зале был насыщен запахами пота и духов.
— В таком месиве всякое может случиться, — лукаво предупредила Эси и вдруг положила ему руку на плечо: — Ну что, рискнем? Где наша не пропадала!
Антонову почудилось, что они оказались в густой движущейся трясине, которая сама их куда-то несла, все более и более сжимаясь. Их так притиснули друг к другу, что он всем телом своим ощущал, как гулко бьется ее сердце.
— Вот это да! Вот это да! — шептала она, больно сжимая пальцами его плечо, то ли от ужаса перед этой теснотой, то ли, наоборот, по причине озорства, охватившего ее, едва они переступили порог зала. У нее было пружинистое, гибкое, сильное тело балерины, ее небольшая, но крепкая и острая грудь, казалось, врезалась под самые его ребра, дыхание приятно щекотало его ухо.
Когда они, дождавшись конца мелодии, обливаясь потом, с трудом выбрались из неподатливой чащобы тел и оказались на воздухе, Антонов облегченно вздохнул полной грудью и рассмеялся:
— Нет! Это похлеще, чем в метро. Вы целы? Здесь самое подходящее место для вашего балетного дарования!
— Конечно, самое подходящее! — Ее лицо осветилось медленной скользящей улыбкой. Вдруг она склонила голову набок и хитро покосилась на него: — А вы не боитесь, что теперь у нас с вами будет ребенок?
Он весело тряхнул головой, принимая шутку:
— Раз женщина говорит, значит, надо ждать.
— Я знаю, кто будет — мальчик!
— И он будет темненьким и кудрявым, как мама.
— Естественно. В этом мы над вами, белыми, берем верх. Как известно, первый человек возник в Африке. Значит, наши гены изначальны. Видите, какие я русские слова знаю! Раз гены изначальны, значит, в них стойкость тысячелетий.
Когда они добрались до своего столика, Эси попросила:
— Закажите еще джину. И выпейте наконец сами, товарищ советский дипломат! — Она с шутливым капризом хлопнула ладошкой по столу. — Не трусьте, здесь нет дружинников — не задержат.
Она заглянула ему в глаза, наклонившись над столом:
— И вообще ничего не бойтесь! Особенно меня. Я не кусаюсь!
Грохот и скрежет, изображавший музыку и выпадавший из глоток громкоговорителей, внезапно оборвался, стало оглушительно тихо. Они услышали, как внизу под обрывом спокойно и мерно дышал в глубоком сне ночной океан.
— Вот и прошел первый день нового и счастливого… — тихо сказала Эси. — А завтра я уезжаю. Сегодня мы с вами расстанемся и больше никогда, никогда не увидимся! Представляете, никогда!
Антонов молчал.
— А как вам живется в Америке? — спросил он после паузы, которая была слишком долгой.
— По-разному… — Она поиграла на столе вилкой. — Работаю. Работы много. Это главное. Я недавно прочитала у Шоу: чтобы быть счастливым, надо с головой уйти в любимое дело, тогда тебе некогда будет думать, счастлив ли ты или нет.
Принесли еще джину. Эси внимательно поглядела на стакан, думая о чем-то своем, потом рывком подняла и выпила залпом.
— Ладно! Все на свете дрын дрова, как говорили у нас ребята в балетной школе. Или вы не придерживаетесь этой мудрости? А?
К ней снова вернулось легкое, игривое настроение.
— Ну, конечно же, вы, товарищ консул, придерживаетесь другой точки зрения. Должность обязывает.
Когда они выходили за ограду ресторана, к Эси вдруг подскочили двое молодых оживленных дагосцев, загрохотали низкими грудными голосами, радуясь неожиданной встрече. Эси болезненно поморщилась, когда парни стали пожимать ей руку.
— Ничего себе лапищи у этих грубых африканцев! — И представила: — Мои знакомые.
Антонов тоже ощутил мощную хватку молодых черных рук.
— Вот они, эти руки, меня и доставят до дома! — с усмешкой продолжала Эси, переходя на французский. — Они как раз живут рядом с гостиницей.
Прощаясь, она красивым отработанным движением балерины протянула ему свою длинную худую кисть, с шутливой интонацией, но без улыбки сказала:
— Вам неожиданно повезло. Освобождаю вас от риска провожать меня в гостиницу.
Чуть помедлила:
— Я же вам говорила, что с русскими все иначе.
Ему не хотелось в этот вечер возвращаться домой. Но куда же денешься?