…Врачи забастовали снова! В заметке говорилось, что позавчера были арестованы те, кто не оказался на своем месте в центральном пункте «Скорой помощи», когда с нефтеперегонного завода привезли истекающего кровью рабочего. Рабочий умер, и профсоюз потребовал наказания виновных. Арест вызвал новую забастовку врачей и фельдшеров, находящихся на государственной службе. Продолжали работать только медики в армии.
Антонов вспомнил свой вчерашний визит в городскую больницу и бледное, худенькое лицо женщины, которую уносили на носилках санитары. Если бастуют везде, значит, и в городской больнице. Значит, этой женщиной никто не будет заниматься… А вдруг у нее что-то серьезное? Не понравился Антонову врач-метис в приемном покое. Не понравилось его странное замечание: «У больных свои заботы, у нас — свои».
Антонов взглянул на часы, потянулся к телефону.
Гурген оказался дома. Антонов услышал его мягкий, спокойный голос, который вызывал к Аревшатяну симпатию даже у тех, кто с ним знаком только по телефону. Гурген Аревшатян представляет в Дагосе Всемирную организацию здравоохранения. Он здесь единственный из советских людей, кто имеет паспорт ООН в голубой корочке. По заданию ВОЗа[4] руководит в этом районе международным проектом по борьбе с холерой. И хотя у Аревшатяна своей работы полным-полно, он никогда не отказывает соотечественникам в помощи. Он не только микробиолог, еще и терапевт с хорошей практикой в прошлом, а ко всему прочему кандидат медицинских наук.
Антонов обращался к Аревшатяну только в крайних случаях. Но сейчас без него, пожалуй, не обойтись.
Конечно, женщина, которую они подобрали на дороге, к советскому консулу никакого отношения не имеет, гражданка другой страны, у нее есть дядя, он, должно быть, уже прибыл в Дагосу. И он, Антонов, может считать, что свой человеческий долг выполнил: женщина в больнице. Но врачи бастуют. И сейчас она, вероятно, осталась без помощи.
Он коротко рассказал Аревшатяну о случившемся на дороге, о своих опасениях в связи с забастовкой врачей. В посольстве в одиннадцать очередной еженедельный сбор дипсостава у посла. К двенадцати совещание, вероятно, закончится.
— Раз нужно, так нужно, — сказал Гурген. — В двенадцать поедем в больницу.
Оперативку проводил поверенный в делах Демушкин.
В дни, когда отсутствовал посол, Демушкин преображался. Его обычно вялое лицо приобретало жесткое выражение, фигура распрямлялась, в голосе пробивались металлические нотки, он старался во всем подражать послу.
Приглядываясь к поверенному, Антонов часто раздумывал: какие прихоти судьбы толкнули этого человека на путь дипломатической работы, сложной, беспокойной, требующей многих достоинств, а в условиях Тропической Африки еще и приличного здоровья. Непонятно, как мог Демушкин, такой бесцветный, вялый человек дослужиться до высокого чина — советника-посланника. Быть бы ему где-нибудь бухгалтером в саратовской конторе заготсырья — он родом, кажется, из Саратова, — и при его благородной седине, начальственном брюшке, значительности, которую он умел на себя напускать, даже бухгалтером старшим или главным.
С первого месяца пребывания в Дагосе у Антонова и Демушкина возникла взаимная неприязнь. Как-то в воскресенье Антоновы поехали на пляж. У советского посольства здесь было небольшое бунгало: четыре дощатые стены под шиферной крышей. Возле бунгало под тростниковым навесом были расставлены алюминиевые раскладные столы и стулья — для трапез на лоне природы. Посол всячески поощрял коллективные выезды сотрудников советских учреждений и их семей по субботам и воскресеньям к океану. В то воскресное утро народу здесь собралось много — кто приехал на посольском автобусе, кто на закрепленных по службе машинах. Посол прибыл на пляж последним.
Стоило ему появиться у бунгало, как жена Демушкина подтолкнула вперед свою семилетнюю дочку, та проворно подбежала к послу, присела перед ним в легком книксене, жеманно приподняв юбочку.
— Добрый день, Василий Гаврилович! — пропищала она тоненьким голоском и протянула хиленький букетик местных лесных цветов, заранее собранных дальновидной мамой.
Посол, человек прямолинейный и бесхитростный, был явно шокирован очевидной запланированностью этой сцены, в которой заставили участвовать ребенка. Он взял протянутый ему букетик, коротко поблагодарил, но даже не улыбнулся и тем более не умилился, как рассчитывали родители.
— А девочка-то шустрая, — громко заметила Ольга, вроде бы обращаясь к своему мужу, но явно ко всем собравшимся. — Такая малюсенькая, а уже знает, с кем здороваться обязательно, а кого можно и не замечать. Далеко пойдет!