Несмотря на полдневный зной, Ольга пребывала в холле, где кондиционер был выключен. Кондиционер Ольга называла «адским ящиком», шума не переносила и старалась хотя бы днем обходиться без него. На ней была легкая хлопковая блузка и шорты. Она сидела в кресле, положив ногу на ногу, курила и временами потягивала через пластмассовую соломинку из высокого стакана охлажденный льдом кампари. На столике возвышалась пестрая горка иллюстрированных журналов из Франции, их Ольга постоянно покупала в киоске ближайшего отеля. На тумбочке стоял черный кирпич «Панасоника», из которого тихо сочилась музыка.
«Григ!» — с грустью определил про себя Антонов, входя в холл. Все ясно. Когда Ольга выпивала лишнее, она неизменно ставила кассету с концертом для фортепьяно с оркестром Грига. Почему именно эта вещь отвечала ее настроению в такой момент, понять было трудна Впрочем, однажды Ольга объяснила: «Слушая Грига, я представляю северные скалы, сосны, снега под солнцем, и мне легче дышится в этой Африке».
— Привет! — крикнула она, не оборачиваясь, и по ее хрипловатому от курения голосу он понял, что Ольга уже навеселе. Отметил взглядом полную пепельницу окурков.
На столе был приготовлен к обеду один прибор. Все было аккуратно разложено: соломенная салфетка на полированной глади стола, тарелка для закуски, тарелка для хлеба, тарелка для супа, кружка для пива, по правилам положены вилка, ложка, нож. Надо же! Ольга всегда презирала застольный этикет — пустая трата сил и времени, а тут — пожалуйста…
— А ты что, обедать не будешь?
Она мотнула головой:
— Не…
В голосе ему почудился вызов. Ее теперешнее демонстративное безделье укор ему: видишь, как складывается в милой твоему сердцу Африке судьба твоей жены, кандидата наук, вынужденной бросить перспективную тему в генетической биологии. В Москве у нее не было ни минуты свободной, где там найти время красиво накрыть стол! В Москве Ольга вертелась волчком: институт, магазины, дом, Аленку в школу, Аленку из школы, прачечная, временами внезапные командировки в Ленинград, откуда она приезжала притихшей и умиротворенной, вроде бы отдохнувшей от каждодневных московских забот.
Даже этим подчеркнуто образцовым столом Ольга сумела упрекнуть его: ты утащил меня в тоску, безделье, пустяковину жизни, в которой имеет значение даже такая ерунда, как сервировка стола. Так вот тебе «этот стол» — садись, ешь свой порошковый куриный суп из французского пакета, жирные немецкие сардельки с безвкусной здешней картошкой, за которую заплачено по десять долларов за килограмм.
Все было очевидно, и все обидно. Антонов понимал, что тоска Ольги, ее неприкаянность не столько от вынужденного безделья, сколько от главного, в чем каждый из них боится признаться самому себе: от отчуждения, которое уже замечают даже посторонние. Надо бы поговорить откровенно, выложить друг другу все до последнего, раз и навсегда. Но это значило поставить последнюю точку. Может, Ольга теперь и стремится к этой последней точке… А он — нет! Жизнь имеет смысл, когда ждешь. Он все еще ждет чего-то. Чуда?
Главное сейчас держать себя в руках, оставаться спокойным, сдержанным, какие бы сюрпризы ему ни преподносила Ольга. С нарочитой невозмутимостью он достал из холодильника банку пива, присел с кружкой к журнальному столику напротив жены. Взглядом тут же отметил, что бутылка кампари наполовину опорожнена, подумал с беспокойством, что питье становится привычным для Ольги.
— Представляешь, какая неожиданность ждала нас сегодня в госпитале, — сказал он спокойным, ровным тоном, словно всего лишь на минуту они прервали неторопливую беседу. — Знаешь, кем оказалась та женщина, которую мы подобрали на дороге?..
И, медленно выливая из банки в кружку янтарную, дымящуюся холодком струйку пива, рассказал ей во всех подробностях о сегодняшнем визите в госпиталь.
Она выслушала с интересом, но без особых эмоций. Только шутливо констатировала:
— Еще одно приключение в твоей жизни! Ты же любишь приключения…
Подлила себе кампари, подержала фужер перед глазами, рассматривая густую красноватую жидкость на свет, словно хотела определить ее достоинства.
— В отличие от меня… — добавила, вложив в эту фразу особый смысл, соответствующий настроению.
Почувствовав по его лицу, что хватила лишку, уже примирительно спросила:
— Ну и как она? Ничего собой?
— Вполне! — подтвердил он бодро, не принимая предложения о перемирии. — Молодая и красивая.
— Как тебе повезло! — Ольга почти ласково взглянула на него. — Молодая, красивая, да еще с романтическим ореолом — из эмигранток. Может быть, даже из какой-нибудь княжеской семьи? Ведь ты заметил, что она картавит. А князья все картавили, это у них генетически. И у такой женщины спасителем оказался ты! Как принц из сказки. Самая что ни на есть романтическая история. В духе Дюма.