Что ж, нужно найти место, о котором говорил филин. Вероятно, там сохранился последний укрепленный плацдарм, где люди сражаются до последнего с этой враждебной планетой...
— Скажи, почему вы воевали с людьми? Чем они вам мешали?
— Мы? Мы никогда не воевали с ними. Только оборонялись, потому что люди хотели нас уничтожить.
— Вас уничтожить?! Как они могли этого хотеть, когда их была здесь горстка, а вас...
— Нас было еще меньше. Это сейчас нас стало больше, а вначале, когда началась война... Нет, я не знаю, почему она началась, но начали ее люди. Люди, наверное, очень злые.
Он посмотрел на нее, не пытаясь скрыть изумления. Меньше всего он ожидал услышать что-нибудь подобное. По ее неподвижному лицу невозможно было понять, что она чувствует. Даже глаза ничего не говорили, они оставались холодными и пустыми, словно там застыли два кусочка льда.
— Но если все, что ты говоришь, правда, ты должна ненавидеть людей. И меня в том числе. Ведь так?
— Почему? Все это не имеет никакого значения. Наверное, нашим было интересно победить, но на самом деле это совсем неважно. Мы не чувствуем боли. Ненависть, горе, страх — все это чуждо для нас. Мы же не люди, я тебе уже говорила. Только внешне... Поэтому нам было все равно. Дневной сезон слишком короток, за ним приходит ночной, и нас всех не станет. Поэтому мне кажется, что война забавляет наших. Но ненавидеть? Почему? За что я должна ненавидеть? Раз это всего лишь игра...
— Но люди?! Для них это не было игрой! Наверное, они по-настоящему умирали и обливались кровью, которой у тебя нет!
— Это их дело. Они сами начали войну.
Он замолчал. Чувствовал, что все время натыкается на какую-то стену, тупик, за которым всякое понимание обрывалось и начиналось нечто совершенно чуждое ему, какая-то черная яма. Он даже не заметил, когда они перешли на ты. Было совершенно бессмысленно возмущаться и что-то доказывать. Человеческая этика не имела ни малейшего значения в ее мире.
— Тебе, наверное, пора...
— Куда пора?
— Ты же хотел выбраться из города?
Ротанов готов был поклясться, что не говорил ей этого.
— Сейчас самое время. Видишь, солнце почти зашло. Все наши уже на местах, но энергию в подземке еще не выключили, и, если хочешь, я покажу тебе дорогу.
— Это тоже игра? То, что ты решила помочь мне?
— Ты не такой, как остальные люди. Но все равно ты, наверное, прав. Игра — самое точное слово. Все, что происходит вокруг, все это игра. Меняются только правила, иногда сами игроки, суть от этого не меняется... Так ты идешь?
Она провела его по лестнице на задний двор.
Кабина подземки оказалась в соседнем доме. Женщина набрала под схемой линий комбинацию из нескольких цифр. Ротанов ни о чем не спрашивал, решив полностью положиться на нее. Ему хотелось узнать, какое она выберет направление... Они стояли в тесной кабине совсем рядом. Когда она молчала, ее можно было принять за статую. Не шевелился ни один мускул, даже грудь словно не дышала. Почему-то он не решался спросить об этом. В кабине опять пахло старым деревом, машинным маслом, пахло чем угодно, только одного запаха он совершенно не ощущал, как и в первый раз,— человеческого запаха... Он чувствовал, что скоро кабина остановится и начнется, по ее определению, совсем другая игра. Возможно, он ее больше не увидит. Странно, он не испытывал от этой мысли ни малейшего облегчения, словно ее общество не было ему в тягость...
— Как тебя зовут?
— У меня нет имени.
— Как это?
— Когда ко мне обращается кто-нибудь из наших, я и так знаю, что он имеет в виду именно меня. Можешь называть меня как угодно, сам придумай имя, если оно тебе необходимо.
— Это, пожалуй, лишнее. Мы ведь не увидимся больше?— полу утвердительно спросил он.
— Не знаю. Все зависит от того, как сложится игра, которую вы, люди, называете жизнью... Ну вот, мы уже приехали.
Двери кабины распахнулись, и он увидел рыжеватую пыль. Зеленые подушки леса километрах в трех и широкое пустое пространство вокруг. Он сделал шаг к выходу, но, видя, что она не двигается, тоже остановился.
— Ты возвращаешься?
— Конечно. Здесь мне нечего делать.
— Если понадобится... Я хотел бы знать, как мне найти тебя?
— Это невозможно. Я сама не знаю, где буду находиться завтра.
Она повернулась и нажала кнопку. В последний раз мелькнуло перед ним ее лицо, полузакрытое рассыпавшейся волной волос, потом двери кабины захлопнулись, и он услышал глухой шум включившихся механизмов. Он даже не успел попрощаться и только сейчас, когда она уехала, ничего больше не сказав, понял, насколько это неважно.