— А мне почем знать. Наверное, там. Дверь вон не замкнута. Где ему еще быть? Настраивайся серьезно, — предупредил его Выхухолев.
Лоб рванул на себя дверь и загрохотал ботинками внутри. В сенях споткнулся обо что-то, ругнулся вполголоса и потопал дальше.
— У вас курить есть? — спросил сержант Андруша.
Он заметно волновался за коллегу.
Выхухолев не посчитал вопрос достойным ответа.
— Няма тут никога! — донеслось из дома. — Тольки бутылки пустые.
Аккуратно двинулись за ним. В сенях стояла огромная бочка с грудой окаменевшей соли: по всей видимости, некогда жилец этого дома украл много-много соли, складировал ее тут, да не накрыл толком, позабыв о протекающей крыше. У самого окошка стояла миска с прошлогодним мерзлым картофелем: не исключено, его выкопали с колхозного поля несколько дней назад. Тут же лежал качан капусты с явно различимыми следами зубов. Сразу за сенями шла пустая комната, служившая когда-то кухней, да из нее уже вытащили все то, что ее кухней делало: продана была даже плита с газовым баллоном, не говоря уже о таких ходовых вещах, как стол, стулья или занавески. Из кухни узкий коридор вел в спальню, организованную у большой крашенной в белый печи. В спальне главной достопримечательностью была кровать, она одновременно играла роль шкафа, который тоже был пропит. На кровати грудой была навалена одежда, которая все еще была во владении Кабана: зимний тулуп, три свитера грубой вязки, два женских платья давным-давно убежавшей жены, три тома из полного собрания сочинений Антона Чехова, отвертка крестиком и коловорот, явно подготовленные на продажу. Еще на кровати спала мирным сном курица, и одновременно с обнаружением курицы Выхухолев заметил, что деревянный пол равномерно закидан куриным пометом и он почти наверняка в него вступил, так что без отковыривания кала от берцев сегодня все-таки не обойтись.
— Ну и где он? — озадаченно спросил Выхухолев.
— Нидзе, — ответил милиционер, шедший первым. — Тут хаваться асоба некуды.
Погреба в хате не было, черных дверей тоже. Оказавшись перед печью, Выхухолев обратил внимание на обильно развешанных здесь на просушку карасей. Еще он обратил внимание на подпечек.
— Надо проверить подпечек, — строго распорядился он.
— Зачем его проверять, нет там никого! — горячо возразил Андруша, который испугался, что проверять подпечек отправят его.
Выхухолев заглянул в лаз, ведущий вниз: там не было видно ничего, а батареек для фонарика в отделе не было.
— У меня бабка всю зиму при немцах в подпечке пряталась. Боялась, что изнасилуют, — философски сказал Выхухолев и кивнул хлопцу в бронежилете. — Давай, ползи.
— А чаму я?
— Потому что на тебе броник. Вдруг он там с ножом, а? Давай, полез.
Милиционер пыхтя стал на четыре конечности и двинул вниз.
— Тута сажа, — жалобно подал он голос снизу.
— Не выдумывай, — оборвал его Выхухолев. — В подпечке разве что уголь складировать могли, но его не топят, он же без вентиляции, никакой сажи там нет.
Некоторое время снизу раздавалось сосредоточенное пыхтение.
— Никога! — крикнул милиционер.
— Точно?
— Да!
— Вылазь тогда давай! — распорядился Выхухолев.
Он был озадачен.
Милиционер вылез действительно весь перепачканный сажей и, грохоча берцами, пошел мыться к колодцу.
— Что сейчас, товарищ майор? — спросил у него Андруша.
— Поедем брать Ваську Жабоеда, — вздохнув, ответил Выхухолев. — Он у нас тогда будет главным подозреваемым.
Они уже почти покинули хату, как курица со встревоженным квохтанием спрыгнула с кровати и, кинувшись под ноги Андруше, унеслась прочь. Обернувшись, Андруша и Выхухолев обнаружили, что тулуп, свитера, отвертка на крест и коловорот шевелятся, как будто в хате случилось землетрясение с эпицентром на кровати.
— О как, — отозвался оторопевший Андруша.
Из-под завалов тем временем восстал плюгавый Кабан собственной персоной. Он напоминал одновременно мертвеца, восставшего из могилы, и медведя, разбуженного от спячки. Его губы обилием трещин, слоев и переливов напоминали фрагмент венецианского дома, находящегося под охраной ЮНЕСКО. Помимо губ запоминался его кадык, заросший клочкообразной щетиной, и прическа, как будто съехавшая с головы.
— Кабан? — на всякий случай поинтересовался Выхухолев.
— Бля, пить дайте, — ответил восставший. — Пить дайте, не могу, бля.
— Что, Кабан, опять вчера нарезался?
Кабан не посчитал вопрос достойным ответа.
— Пить дайте чего, не могу, срочно пить, ну, давай пить! — с оттенком праведного гнева обратился он к двум человеческим существам, стоящим у ложа, и сцена обнаружения червей в мясе матросами «Потемкина» в одноименном фильме выглядела менее пронзительно.