— Вы мне семинары Лакана сделайте. Так, чтобы от зубов отскакивали. К пересдаче.
— Ну отчислят же меня! — в ее голосе вдруг проявилось больше паники, чем нужно было.
Кроме того, Вичка ощутила, что из подмышек полилась липкая, пахучая паника: она стремительно теряла царственность.
— Мне ведь немного надо. Минимальный проходной балл. Ну пожалуйста. Я — любое желание! Любое — самое дерзкое! Прямо тут!
Преподаватель фыркнул и закатил глаза. Все летело к чертям. Все должно было быть не так. Она представляла сцену по-другому: заходит, дефилирует (сделано), посылает долгие взгляды (сделано, но не сработало), теребит себе соски (сделано), поддергивает себе юбочку (сделано). Клиент заводится. Она его еще больше распаляет разговором, в котором преподносит себя мудрой, знающей женщиной. Пусть при этом она красива, и у нее ухоженное тело. Клиент дрожит и умоляет ее отдаться. Она говорит с ним о психоанализе и оговорках по Фрейду. Она объясняет ему все о сексе. Клиент блеет и бегает вокруг нее возбужденным козлом. Она снисходительно позволяет потрогать себе грудь, поцеловать в шею, затылок, получает за это высокую оценку и, если тип при этом не вызвал в ней омерзения, может быть, еще что-нибудь ему позволяет, по ситуации.
— Ну пожалуйста, — повторила она еще раз, чувствуя, что начинает закипать.
— Встретимся через неделю. На пересдаче.
А что ей эта пересдача? Еще короче юбку надеть? Так короче уже некуда! Трусики на ней — самые лучшие. Сиси тверже и привлекательней не станут. Что изменит пересдача? Сейчас отказался, на пересдаче откажется.
— Ну почему вы не хотите? — она наклонилась к нему, показывая грудь в другом ракурсе.
Ее движение было встречено быстрым брезгливым прищуриванием, вообще, этот мудохлик все время морщился, что он, баб боится, что ему, не надо, что ли? Голова у Вички заполнялась пульсирующей багровой яростью.
— У тебя не встает, котик? Не встает вообще? Ты импотент, да? Или тебе, блядь, мальчиков? Ты с мальчиками? Не с девочками? Что, сука, моргаешь? Меня, блядь, знаешь, какие люди добиваются? Осыпают цветами, стихи пишут! Встречают, провожают, платят, чтоб я просто минутку рядом постояла! Знаешь, какие люди? Да кто ты вообще такой? Давай, блядь, пятерку ставь, иначе тебя, блядь, закопают на хуй! Приедут, отхуярят, а потом Лакана этого тебе в жопу засунут! В ведомость давай пиши!
Вичка увидела, что Какаша закрыл зачетку и в разлинованной ведомости в единственной не заполненной клеточке крупно и четко написал «2\два». Она думала взять стул и ударить преподавателя по голове, но вдруг сообразила, что это уже ничего не изменит. Во всяком случае, в лучшую сторону. Цокая каблуками и чувствуя, как горячее льется, льется из глаз по щекам и щекочет губы, она распахнула дверь в аудиторию и ступила прочь и — вниз лететь, лететь вниз, сгруппироваться по возможности, Шульга упал плашмя, амортизировав упором на руки, но все равно было больно: под ладонями, которые вдруг стали его, Шульги, ладонями, ходило ходуном болото, наверху было дупло, из которого он вывалился, рядом стоял Степан, уже тянувший руки, чтобы помочь встать. Шульга полежал несколько секунд, приходя в себя и осознавая себя Шульгой. На пальцах больше не было длинных, неуклюжих ногтей, ноги не были вывернуты каблуками. Ощущения телесности поменялись, даже цвета как будто воспринимались по-другому, по-мужски, без изменений остался только привкус земляники, земляники — полученный, конечно же, из луковичек, которые ел перед тем как…
— Это что, блядь, было такое? — крикнул он, поднимая голову.
— Это бой был.
— Это пиздец был, а не бой! — не согласился Шульга.
— Нет, это именно бой, — настаивал колдун.
— Вы вообще знаете, что там? Там весь пиздец! Там лютый пиздец, там просто…
— Я не знаю! И знать не хочу! Что произошло — только между тобой и болотом.
— Я бабой был! Какой-то молодой бабой! Которую чуть на хуй не посадили!
— Не знаю и знать не хочу.
— Мне экзамен нужно было сдать, а я не мог. В смысле, не могла. Не, ну это вообще!
— Экзамен ты не сдал? Не сдала? — уточнил Степан.
— Там без вариантов! Ну, то есть, конечно, можно было — упрашивать, но я закипел что-то.
— Ну, значит, не твой клад. Не твой.
Шульга приподнялся на четвереньки, вдумываясь в приговор, озвученный Степаном.