— Сам писал?
— Сам, но под его диктовку.
— С пистолетом вы хорошо, весело. Я, может, даже выправлю двух наших лопухов, пусть в иле покопошатся под белым мостом. А то знают только «откаты», «крыши». Пусть нюхнут настоящей оперативной работы, поищут улики. Но ты, конечно, все за них уже сделал — можно в суд передавать.
— Хорошо. А, думаете, найдут? Доколька мелкая, но течение.
— Да что найдут?
— Пистолет.
— Ты ж сам про пистолет в Докольке придумал. Как они его найдут?
— Ну да, сам, — вспомнил Выхухолев. — Хотя нет, не сам. Подозреваемый предложил. Он вообще много деталей придумал. Просто Чехов какой-то, хорошие детективы мог бы писать. Про Пронина.
— Как ты его так мобилизовал? Петухами припугнул? Ласточкой? Или как обычно у вас, у ментов, — пальцы в дверную щель?
— Зачем? — обиженно отозвался Выхухолев. — Человек, между прочим, не уверен, что он этого преступления не совершал. А вы тут.
— То есть, к совести воззвал?
— Ну типа того, да.
— Видел, уже и в газете пропечатали, — восхищенно отозвался Сергей Макарович.
— Конечно, мы им пресс-релиз выслали, они и пропечатали, — вздохнул Выхухолев.
— Как у тебя все поставлено-то.
— Стараюсь, Сергей Макарович, стараюсь.
— Я вот только одно хотел у тебя спросить, Выхухолев, — посерьезнел голос.
— Ну? — Выхухолев встал и отошел от телевизора.
— А как ты сам считаешь, что там произошло?
— Как я сам считаю, изложено в протоколе, в признательных показаниях подозреваемого.
— Ну а без бумажки, на самом деле.
— Что значит без бумажки? — искренне не понял милиционер.
— Ну ты же понимаешь, Выхухолев, что этот Кабанов не мог совершить убийство?
— Почему не мог? — удивился Выхухолев.
— Да потому, что неизвестный с пятьюдесятью долларами в кармане срать бы с этим Кабановым рядом не сел. Тем более не стал бы с ним пить. Тем более — вскрывать магазин. Алкоголь в крови жертвы проверяли?
— Нет, не проверяли.
— Надо бы проверить. Вдруг он был трезв в момент смерти. А тут — две бутылки водки…
— А зачем проверять? — отмахнулся Выхухолев. — Картина происшествия в полной мере обрисована подозреваемым, признание есть, срок известен, судье я уже позвонил.
— А кто будет судить?
— Валька.
— Сразу согласилась?
— А хули ей. Дел у ней сейчас много, ну одним больше, другим меньше. Десять минут работы… Но вы бы тоже с ней связались, а то одно дело я, другое — вы. Вы же у нас дела в суд отправляете…
— Не, ну хорошо. А для себя, Выхухолев? — соблазнял голос в трубке. — Неужели тебе не интересно?
— Что интересно? — начал злиться милиционер.
— Как все было на самом деле?
— Сергей Макарович, моя задача — выехать на место. Опросить свидетелей. Взять подозреваемого. Снять показания. Вот это и есть мое «на самом деле». Другого «на самом деле» я не знаю.
— Понятно, почему ты до сих пор в майорах, Выхухолев, — огорченно сказала трубка.
— Что? — закричал милиционер. — Что сейчас сказали?
У него, быть может, впервые за десять лет, возникло ощущение, что он может совершить поступок. Доказать, что не настолько ничтожен, как сам себе казался. Вот сейчас он все выложит Сергею Макаровичу про всю дурь своей службы, про ночные дежурства, про поножовщину алкашей, про начальство, которое не знает, чего хочет, но постоянно от него что-то хочет, — и пусть его уволят из органов. Пусть даже дело какое-нибудь возбудят. Фиг с ним.
— Что я сейчас сказал? — переспросила трубка. — То, что будем тебя в подполковники двигать. За год вырастешь. А то возраст у тебя вон какой, а майор. Документы на подполкана уже в Минск пошли. Вот что я сказал.
— Так что, на алкоголь кровь проверить? — присмирел Выхухолев.
— Да как хочешь, — подбодрила трубка, — мне-то точно все равно.
— Может, я заеду? — заискивающе предложил милиционер.
— Нет, держи у себя, — быстро сказал голос, и связь прервалась.
— Подполковник, — произнес Выхухолев вслух. — Подполковник Выхухолев. Усритесь вы все!
Глава 8
Главного редактора газеты «Путь Родины» звали Петрович. То есть, фамилия у него была Петрович, а звали всего его Петрович, думая, что Петрович это отчество. А отчество у него было Никифорович. Он к такой ситуации давно привык, послушно откликался на «Петровича» и никого не поправлял. Потому что в городе Глуск если кого-то однажды назвали Петровичем, то поправляй не поправляй, быть ему Петровичем до самой смерти.