Все затихли.
– Это же… – Морелли привстал. – Эш, нас продают в рабство! Это… Это нужно…
– Остановить? Как же. Все куплены.
– Неккен торопится, – неожиданно сказал Зондер. – Не успеют они – успеет Манта.
– Манта?!
– Мантийцы приступили ко второму этапу инфильтрации. Начали пропаганду своей системы воспитания.
– А первый когда же начался? – оторопело спросил Морелли.
Зондер покачал головой.
– Первого не замечал ещё никто и никогда.
– Что значит второй этап?! – пискнул кто-то.
– После того как Тикуан их вздрючил, они действуют скрытно, – сквозь зубы проговорил Зондер. – Сначала внедряют своих людей на ключевые посты, потом вводят в моду особые методики воспитания детей. Лет через десять детям начинают делать операции. Через двадцать лет планета становится клоном Манты. Теперь догадайся, почему Манта называет свой Верховный Совет Мировым правительством… Я в курсе того, что происходит в моей области знания. И некоторых смежных.
Зондер покопался за пазухой и швырнул на стол журнал – отпечатанный на глянцевой бумаге, красивый и яркий. На обложке были изображены идиллические мать и младенец.
– К этой гнили, – сплюнул он, – приложил руку мантиец. Она рассчитана не на человеческих детей.
Над праздничным столом повисло молчание.
– Мы, господа, тоже в полном дерьме, – тихо заключил Кейнс.
…Оставался год. Через год Неккен прекратит закупки, зарплаты в валюте исчезнут как класс, и людям, набравшим в кредит импортных товаров – машин, планшеток, биодомов, – станет нечем платить. Начнутся волнения. В системе появятся корабли Манты, во внутренней сети Циалеша – мантийские агитаторы, на улицах городов – правительственные войска.
Морелли спросит, что мы будем делать, и Эшли Кейнс – товарищ Кейнс – ответит: «Надо делать революцию. Революция всё спишет».
– Лев, – сказал Николас, – что вы знаете о личной жизни Эрвина Фрайманна?
Шукалевич поднял глаза от экрана монитора.
– Всё, – ответил он, – абсолютно всё. А почему вас это интересует?
Николас помедлил. Начупр внутренней безопасности смотрел на него с благожелательным, немного ироничным интересом.
– Он производит странное впечатление, – наконец сказал Реннард. – Он мне подозрителен.
– Вот как? – Шукалевич встал, прошёлся по тесному пятачку между окном и собственным креслом. – Подозрительные люди – это по части моего ведомства, Николас, вы пришли по адресу.
Николас понимающе усмехнулся в ответ.
– Я готов ответить на ваши вопросы, – продолжал Шукалевич. – Но мне, как профессионалу, перед этим было бы интересно узнать о ваших личных впечатлениях. Или у вас есть вещественные доказательства?
– Нет, – сказал Николас, – никаких вещественных доказательств. Если бы они были, я бы вас не побеспокоил.
Шукалевич потёр пальцами щёки. Его лицо казалось явственно несимметричным: модную короткую бороду с левой стороны пробороздил шрам. Шукалевич им гордился: это было почти боевое ранение. Во время Гражданской правительственным войскам удалось подбить машину одного из вождей революции… «И отшлифовать не хочет, – подумал Николас, – и бороду отрастил, чтоб заметнее было… Стерлядь, холёный ублюдок…»
Шукалевич улыбнулся. Реннарда охватил холод. «Прекратить эти мысли! Они же читаются по глазам!..»
– Что вас тревожит? – мягко спросил Шукалевич.
Николас помолчал, опустив взгляд.
– Товарищ Фрайманн производит впечатление надёжного человека, всецело преданного нашему делу, – медленно, раздумчиво проговорил он. – Очень надёжного. Очень преданного. Настолько, что это кажется странным. Он как будто кем-то придуман таким. Чёрный Кулак революции, легенда, человек, напрочь лишённый слабостей. Так не бывает.
Шукалевич сел и обхватил подбородок ладонью. Он слушал с большим интересом.
«Я говорю правду, – подумал Николас, – иначе никак: людям из внутренней безопасности можно говорить только правду, лжи они не поверят. Но правду тоже можно подобрать умело. Я действительно хочу знать всё об Эрвине Фрайманне. Мне очень, очень интересно, что о нём знает внутренняя безопасность. Посмотри мне в глаза, Лев, – я искренен, я чист. Я даже верю в то, что ты Лев, а не Стерлядь. По крайней мере пока сижу у тебя в кабинете».
– Я надеюсь, мои подозрения беспочвенны, – сказал он, и это тоже были совершенно искренние слова. – Но я хочу доказательств. Мне часто приходится иметь дело с товарищем Фрайманном. Мы должны доверять друг другу.