Гарпии, современницы Медузы Горгоны, подсказали Гроссмейстеру, что греческий герой Персей победил ее, пользуясь зеркалом. В бункере оборудовали телеаппаратуру, и та не хуже зеркала нейтрализовала взгляд гостьи. С тех пор изгнанники, особенно из руководящей элиты, частенько любовались телеизображением Медузы Горгоны. И вид пленницы был так ужасен, окаменевающая сила так непонятна и страшна, что ее нарекли уважительным именем - Миледи.
К несчастью, д'Артаньян не знал этого. В то утро он сидел в харчевне "Красная голубятня" и чувствовал себя почти как дома: харчевня овеществилась в точности такой, какой описана в романе "Три мушкетера". Д'Артаньян пил анжуйское вино и с грустью вспоминал Атоса, Портоса и Арамиса.
- Где вы, мои дорогие друзья? - шептал он.- Как мне вас недостает!
В харчевню влетел субъект с вытаращенными глазами и с порога закричал:
- Закрывайте окна! Сюда ведут Миледи!
Д'Артаньян вскинул голову и огляделся: уж не ослышался ли? В харчевне поднялась суматоха. Хозяин поспешно закрывал окна ставнями, многие посетители полезли под стол. Снаружи послышался топот и вопли:
- Спасайтесь! Идет Миледи!
Д'Артаньян выхватил шпагу и с криком: "Тысяча чертей!" - выскочил на улицу... Так и застыл он с обнаженной шпагой, замер навеки у входа в харчевню "Красная голубятня".
В центре города какой-то пьяный дракон вылетел из-за купола собора и с высоты пытался атаковать Миледи, но сразу же рухнул на мостовую и с грохотом рассыпался каменными обломками.
Худенькому гостю пришел конец - в этом уже никто не сомневался, в том числе и я. Вот Миледи ступила на плац. Угрюм-Бурчеев повернулся в ее сторону, взгляды их встретились, и... Медуза Горгона окаменела!
Это было так неожиданно и невероятно, что изгнанники, раскрыв рты в беззвучном крике, словно тоже окаменели.
Угрюм-Бурчеев так и не понял, что одержал великую победу. Тихим голосом он что-то сказал солдатам, и те начали хлестать шомполами неподвижную и безгласную Миледи, высекая искры из ее гранитной спины. Зрители тем временем пришли в себя и закричали:
- Гроссмейстер! Великий Гроссмейстер!
Заплескались аплодисменты, поднялся вой, визг. Набиравшую силу вакханалию прервал голос с экрана:
- Непобедимый!
Сердце у меня сжалось от предчувствия беды: дядя Абу решил померяться силами! Но по моим расчетам дьявольское всемогущество истекло из него, выкапало до капельки, испарилось. Сейчас он так же слаб и физически не защищен, как и я.
Часть передатчиков перелетела на другую окраину города, мы увидели сверху историческую Аппиеву дорогу, на которой лежала пыль веков. Подпрыгивая на выбоинах и оставляя за собой пыльный шлейф, мчалась колесница, запряженная тройкой драконов. Телепередатчики снизились и крупным планом показали дядю Абу. Был он, к моему огорчению, изрядно выпивши. Его глаза светились демонической удалью и мальчишеским желанием порезвиться, тряхнуть "богатырской силушкой".
- Братцы! Друзья мои! - взволнованно обратился я к конвоирам.- Его выручать надо. Пойдете со мной?
- Хоть куда,- заверили гусары, тронутые обращением "друзья мои".
За дни совместной жизни черти привязались ко мне, да и я испытывал к ним симпатию. Они пошли за мной в ту сторону, где виднелась фигура нового Гроссмейстера. Шли, замирая от страха. Признаться, и я приближался к Угрюм-Бурчееву с возрастающей тревогой и робостью, еще толком не зная, каким образом смогу помочь дяде Абу.
Рядом с Угрюм-Бурчеевым, угодливо улыбаясь, стоял агент царской охранки. Он, видимо, сразу почувствовал в пришельце что-то родное, привычное и сейчас, нашептывая, вводил нового Гроссмейстера в курс дел.
К плацу подлетела колесница. Из нее выскочил дядя Абу и воскликнул:
- Я Дахнаш, сын Кашкаша! Я великий и непобедимый джинн!
При этом он картинно вскинул руки. Однако превратиться в великана с громовым голосом не смог. Дядя Абу сделал еще попытку и вдруг, опустив руки, побледнел. Он все понял. Растерянно оглядевшись, дядя Абу топнул ногой, желая провалиться сквозь землю и тем самым избежать позора. Но даже такой простой трюк у него не получился.
- Кто это? - бесцветным голосом спросил Угрюм-Бурчеев.
- Сам Непобедимый,- шепнул агент царской охранки.
- Выпороть его! Розгами!
Двое солдат с розгами подошли к дяде Абу. Еще трое солдат связали ему руки и начали расстегивать брюки. Дядя Абу побагровел и предпринял отчаянную попытку вырваться из цепких солдатских рук. Потом поник и, озираясь, шептал:
- Как? Это меня-то? Розгами? Как мальчишку?
- Не смейте его трогать! Не смейте! - Сам не свой, я кинулся к солдатам и встал, придавленный ледяным взглядом стальных глаз.
- А это кто? - спросил Угрюм-Бурчеев.
- Друг Непобедимого,- ответил агент царской охранки и посмотрел на меня с мстительной ухмылкой. Он был уверен, что теперь-то я попался.
- Сквозь строй его!
Солдаты, а их было около сотни, выстроились в две шеренги лицом друг к другу. В руках у них появились палки. Я даже не пытался сопротивляться, когда мне за спиной связывали руки. Только сказал верным конвоирам:
- Сейчас мне и моему другу будет худо. Очень худо. Постарайтесь сделать то, что сейчас скажу.
Мои гусары стояли смирно, вытянув руки по швам. Поэтому Угрюм-Бурчеев и не трогал их. Они выслушали меня и кивнули в знак того, что все поняли и все сделают.
На мою обнаженную спину с двух сторон посыпались удары. Я вскрикнул от боли, потом сцепил зубы и глухо мычал. Краем глаза увидел солдат, с равнодушием и методичностью роботов поровших розгами дядю Абу. И я захохотал. Это был неудержимый полуистерический хохот. Мне представился гротескный комизм ситуации: ведь нас, представителей человечества, лупит сейчас нами же созданная цивилизация, нами же разгоняемый индустриальный прогресс... В глазах закружился темный искрящийся туман, и сознание покинуло меня.
Очнулся я на опушке леса. Гусары постарались на славу: засунули нас не в любую высокую траву, как я просил, а в крапиву. Словно знали, что она обладает хорошими лечебными свойствами. В спине я почувствовал зуд и покалывание. Это дядя Абу осторожно прикладывал к моим ранам листья крапивы. Потом он помог мне перебраться под тень густой сосны.
- Бедный малыш,- жалостливо шептал он.- Как они тебя разделали.
- А с тобой-то что?
- Со мной ничего. Только вот сидеть не могу,- сконфуженно ответил дядя Абу. И вдруг голос его задрожал от ярости.- Негодяй! Высек меня, как мальчишку. Это меня-то! Да я ему!..
- Успокойся, дядя Абу. Ты стал обыкновенным человеком, и пора привыкать к этому.
Шагах в пятнадцати от опушки сидели на пригорке мои конвоиры и скулили от одиночества, страха и тоски. К горлу подкатила такая теплая волна благодарности, что я, преодолев слабость, встал и подошел к ним.
- Спасибо, друзья. Идите в город без меня. Не бойтесь. Сейчас все будет не так, как раньше.
Черти и сами с ужасом догадывались, что при новом Гроссмейстере все будет по-другому. Город пугал их теперь не меньше леса. Они нерешительно побрели к его окраине, то и дело приостанавливаясь и оглядываясь. Я, как мог, подбодрял их.
Дядя Абу увел меня в лес. На сухой полянке мы посидели часа полтора, отдохнули. Солнце клонилось к закату и золотило верхушки деревьев. Еще через полчаса под ногами расстелились длинные тени, и я стал с беспокойством оглядываться.
- Скоро появится...
Чуть было не сказал: "мой Черный паук",- но спохватился. Дядя Абу пока не должен знать, что перед ним выходец из прошлых веков и к тому же создатель черного людоеда. Да и кто я на самом деле? Я давно перестал быть Пьером Гранье. Он испарился, ушел из меня, как джинн из дяди Абу.
- Да, сейчас мы с тобой беззащитны перед пауком,- угадал мои опасения дядя Абу.- Поживем пока у бабы Яги. Паук боится ее, как огня. Добрая старушка живет где-то здесь.
Но где именно, дядя Абу не знал. Мы проплутали до позднего вечера. Под густо сросшимися ветвями и в кустарниковых низинках скапливалась и клубилась тьма. Мы ускорили шаг, но за нами неотступно тянулись волокна мрака. Они извивались, сплетались в змеиные клубки на светлых прогалинах с шипением таяли. Опустилась ночь, и позади нас послышались звуки, от которых становилось не по себе: какие-то шорохи, сопение, уханье. Обернулись и в страхе попятились: мохнатый Черный паук глядел на нас зеленовато светящимися глазами.