Эдвин довольно улыбался, глядя на меня.
- Прости, не удержался. Хотел показать настоящую магию, - сказал он.
Я вскочила, целясь руками на его шею. Во мне всё ещё горел разрушительный огонь его силы. Но меня опередил Кирилл. Отшвырнув меня обратно на диван, он неожиданно резко подался вперед и оказался рядом с Эдвином. Улыбка стекла с лица парня, а потом Кирилл ударил со всей силы по его хорошенькой высокой скуле. Эдвин слетел со стула, впечатался в стену, так что книжный шкаф встряхнулся, сбрасывая на пол книги, потрясенно уставился на руку Кирилла.
От места, куда толкнул Кирилл, разлилась молочная боль. Густая, сладкая, опустошающая. Кровь расплескивалась под тонким покровом кожи, наливаясь глухой синевой.
- Ой, - выдохнула я, сквозь зубы, чтобы изо рта не вылетело что-нибудь похлеще, например, смертельное проклятье в сторону всех этих разом спятивших мужиков.
Кирилл обернулся и сведенные злобой брови разлетелись как птицы. Он дернулся ко мне, и оказался рядом. Я зажмурилась. Твою мать. Твою ж мать. Кирилл даже голос редко повышал, а сейчас…
- Прости, - прошептал Кирилл, дотрагиваясь до края футболки, из-под которого торчал кусок синего пятна. Он просяще заглянул в мои глаза, вылавливая разрешение на робкое прикосновение. На мгновение мне показалось, что самым верным будет – отбросить его руки. Слишком много всего произошло за какие-то жалкие минуты, и я ещё не смогла определиться, как должна относиться к этому. Но под светлой радужкой скулил домашний пёс, и я сдержанно кивнула.
Кирилл приподнял ткань, осторожно пробуя кончиками пальцев ноющий противной болью бок.
- Я могу подлечить её, - отозвался из-за спины Эдвин, предусмотрительно не отходя от книжных полок. Его щека покраснела и стремительно увеличивалась в размерах, набираясь спелой крови.
- Нет, - одновременно ответили мы с Кириллом. Он заглянул мне в глаза, ныряя куда-то, где я сама не бывала.
- Ты к ней вообще больше не подойдешь, - хмуро бросил Кирилл. Я читала его как открытую книгу, часть страниц которой неожиданно оказалась на другом языке. Эта его злость, появляющаяся всякий раз, когда рядом оказывался Костя, теперь Эдвин, пугала и сбивала с толка. Мой Кирилл никогда себе такого не позволял в обычной жизни, поэтому я не могла предугадать, что случиться дальше, пока длинные ресницы не дрогнули путанной нежностью. Я устало вздохнула, понимая неизбежность будущего.
- Домой? – на всякий случай уточнила я. Кирилл благодарно кивнул, пряча вину в уголках настороженных губ, а потом мягко обхватил меня и поднял с дивана. Не опуская на пол, он понес меня к выходу. Я спрятала лицо и обреченность у него на груди.
- Но мне нужна твоя помощь, - отчаянно крикнул в спину Эдвин. Перед глазами снова появилась картинка: двое в объятом племенем шаре, заточенные вне времени и пространства. Та самая, нуждающаяся и в которой нуждаются. – Пожалуйста!..
Я смяла футболку на плечах Кирилла.
- Мы должны, милый, - прошептала я, не поднимая лица.
- Мы ничего ему не должны, - хрипло выдохнул он. Слишком горячий голос, слишком много злости.
- Ему больше не к кому обратиться, - возразила я, стараясь сохранять в голосе просьбу и отстраненность.
- Он волшебник-шмоебник, сам справится.
Но цель уже была достигнута. Кирилл остановился, не шёл дальше, позволяя убедить себя в правильности моего решения.
- Что тебе надо? – вместо слов – хлесткие жгуты. Словно меня саму ударили, а не Эдвина. – Чего ты хочешь от нас?
- Помогите найти мощный источник магии, чтобы его хватило на возвращение в мой мир, - Эдвин тяжело вздохнул. – Мне жаль, что так происходит, но я уйду и всё изменится, всё будет хорошо.
- Хорошо не будет, - возразил Кирилл. – Ты уйдёшь, а родители Кости? А его друзья? Что будет с нами, если выплывет, что мы были с тобой, а потом ты странным образом … исчез.
- Я заложу отложенное заклинание – все всё забудут, как будто меня никогда и не было в этом мире. Как будто тот парень, Костя, умер и всё.
Я подняла лицо, ради одного – взглянуть на собравшиеся морщинки у глаз Кирилла. Неожиданно мне пришло в голову, что не я одна могла быть этой странной рузызой или, как там Эдвин сказал? Что если Кирилл чувствовал всё то же, что и я? Что если только его обычная сдержанность помогла ему не выплеснуть всё это из себя?