А потом неожиданно настигает эйфория. Ветер плещется за спиной, окружающее пространство сияет солнечными бликами. Где-то в груди разворачивается пружина чистой энергии. Я смеюсь, пытаясь выплеснуть хоть толику восторга от происходящего, но вместо этого только сильнее погружаюсь в водоворот полета.
Пока неожиданно что-то твердое с силой не вонзается в мою грудь, и я понимаю, что это спина Кости. Внешняя сила сдергивает меня с сидения и швыряет в воздух, ещё мгновение назад, казавшийся бесконечным. Мир колесом проносится перед глазами, путая краски и ощущения, смешивая горячую боль и напряжение беспомощности. Я даже не пытаюсь сопротивляться, только чувствую, как в голове яркими осколками взбухает свет, мешая осознавать происходящее.
В голове сигнально застучали колокола, и я зажмурилась, пытаясь отогнать от себя воспоминания о той боли.
Костя… Как он? Внутри невнятно завозился страх, вливаясь в горячий стремительный звон. Я попыталась выловить из хаотичного воспоминания о свете хотя бы миг, когда Костя мог оказаться перед моими глазами. Вспомнить остался он жив, или на обочине вырос ещё один пластиковый венок.
Боль разломила тело, выплевывая из меня воздух. Я попыталась глубоко вздохнуть, но в груди застрял кусок того асфальта, распарывая бинты красными пятнами крови.
- Эй! – я постаралась крикнуть, но из горла только вырвался сдавленный сип. Я сморщилась, вытаскивая из себя силу для новой попытки. Тяжесть всё сильнее давила на виски. – Помогите!
В коридоре прошаркали шаги. Дверь скрипнула и в палату зашла старушка в белом халате санитарки. Она испуганно охнула и тут же выскочила из комнаты.
Я прикрыла веками уставшие сухие глаза и провалилась глубоко в черноту.
Следующие несколько недель были ужасно тяжёлыми. Я постоянно находилась где-то между днём аварии и густой насыщенной болью. Иногда откуда-то выплывали бледные руки, разметавшиеся по бурому асфальту и слепящие глаза стальные осколки. Сквозь туман слышались чужие и родные голоса.
Следующее осознанное пробуждение вызвали именно они.
Костя.
Кто-то говорил о нём.
Я с силой продрала глаза, выдергивая себя из уютной темноты сна.
- Что с Костей? – глаза резанул приглушенный свет настенной лампы. Я поморгала, пытаясь сделать окружающее менее расплывчатым, а затем поняла – на мне не было привычных линз.
- Катя! – возле моей койки стояло несколько цветных пятен, одно из которых приблизилось ко мне, нависнув надо мной лицом Егора.
- Привет, - я напряглась изо всех сил, расковывая лицевые мышцы, заставляя их растянуть губы в слабом подобии улыбки. – Спасибо, что приехал. – Кажется, Егор взял меня за руку, но я ничего не почувствовала. Его серые глаза сияли облегчением, радостью и тревогой. Эта откровенность во взгляде, беззащитность перед окружающими когда-то стала основой для наших отношений. Я знала, что могу доверять ему, знала, что он никогда не сможет обмануть меня. – Что с Костей?
Лоб Егора разрезала болезненная морщинка.
- Он в коме. Мы не знаем, вернется ли он к нам.
Я как будто снова зависла в воздухе, а мир проносился мимо чередой ярких пятен. В животе противно завозился страх, сковывая мышцы болезненным спазмом.
- Это всё из-за меня. Он не должен был встречать меня, я бы добралась сама, - я постаралась отгородиться от штормовой волны горя и злости на себя, прикрыла веки, глубоко вздохнула, отчужденно замечая, что всё равно оказалась в самом центре бури. Я и была бурей. Меня разносило тысячью брызг, внутри вспыхивали, опадая, молнии. Редкие суденышки мыслей затонули в бесконечно глубокой черноте. – Что с нами сучилось?
- Там… всё было ужасно, - Егор осторожно провел ладонью по моему лицу, наверно, почувствовал все степень моего смятения и ужаса. – Трассу перебегал какой-то пьянчужка, легковушка затормозила, но фура позади неё не успела. Вас случайно задело краем фуры.