- А что, если попробовать экранировать его от полей?
- Прекрасная идея! - немедленно восхитился Коханов.
- Ни черта не выйдет, - минуту спустя отозвался Валька.
- Почему? - повернулся к нему Грот.
- Квант электромагнитного поля фотон, а фотоны оно отражает. Я же еще тогда пробовал...
- Вероятно, вы правы, Валя, - сказал Грот, кивая головой, - но, может быть, оно отражает не все фотоны? Ведь вы пробовали лишь в узком диапазоне видимого света.
- Не только видимого. Я и инфракрасные лучи пробовал.
- Да, да, помню... Когда измеряли температуру скважин. Вы мне рассказывали.
Валька молча кивнул головой.
Коханов сосредоточенно думал, как развить идею шефа. Он хотел показать, что в его лице Грот обрел если и не очень талантливого, то во всяком случае преданного ученика.
- А если взять жесткое рентгеновское излучение? - сказал Коханов и пододвинул Гроту кресло.
Грот кивком поблагодарил его и сел.
- Над этим я уже думал, Олег. Но так ничего и не решил. Очень рискованное это дело, ребята. Кто его знает, что это за штука.
- Да, да, конечно, - как эхо отозвался Коханов и понимающе вздохнул.
- А почему, собственно, рискованная? - спросил Валька. Что может произойти?
- Да мало ли... - сказал Коханов, - ты же сам не можешь заранее сказать что! Ни ты, ни я - никто не может.
- Ну и прекрасно! - Валька взмахнул руками. - Давайте тогда попробуем! Вот и станет все ясно.
Валька взглянул на Грота. Шеф молчал. Тогда Валька решил обратиться непосредственно к нему.
- Савелий Осипович, чего нам бояться? Либо поток лучей отразился назад, либо проникнет в вещество. Какие еще могут быть последствия?
- Вот меня и волнует, что будет в том случае, если гаммалучи проникнут в яйцо. Вы можете мне сказать, что будет?
Коханов покачал головой.
- Да ничего не будет! - Валька рубанул воздух ладонью. Измерим энергию лучей на выходе и хоть приблизительно сможем судить о структуре яйца. Больше ничего не будет!
- Как знать, - вздохнул Грот.
Валька разгорячился, увлекся и перестал следить за своими словами.
- Да что это вы все опасаетесь?! - возмущенно закричал он. - Кто мы - ученые или перестраховщики?
Грот внимательно посмотрел на Вальку и ничего не сказал. Коханов воспринял это молчание как сигнал.
- Да как ты смеешь так говорить? - подскочил он к Вальке, возмущенно насупив брови. - Знаешь ли ты, что Савелий Осипович...
Но Грот остановил его движением руки. Он поморщился, как от зубной боли.
- Успокойтесь, Олег. Валентин Алексеевич отчасти прав. Наука не может двигаться вперед без риска. Другое дело, что этот риск не должен быть слепым. Но мы еще вернемся к этой теме. Вы мне напомните как-нибудь на досуге, и я расскажу вам одну историю. Но обратимся к теме нашего разговора. Я хочу предостеречь, Валя, от безрассудства. Даже, я не боюсь употребить это слово, от авантюризма.
Грот поднялся с кресла и, подойдя к Вальке, положил ему на плечо свою огромную тяжелую руку. Валька едва доставал головой до ключицы шефа, и вместе они представляли собой довольно комичное зрелище.
- Видите ли, Валя, - с легкой тенью усмешки сказал Грот, - возможно, с годами я и стал перестраховщиком и даже консерватором. Это естественный процесс. Такой же естественный, как ваш безрассудный авантюризм, который с течением времени, я надеюсь, исчезнет... Так вот, обе эти крайности весьма опасны. Настоящий ученый находится где-то между мной и вами. Поэтому не будем ссориться и постараемся объединить обе наши крайности в нечто полезное. Согласны?
Валька хотел кивнуть головой, но овладевший им бес сказал валькиным голосом:
- Выходит, что настоящий ученый нечто вроде манной каши пополам с малиновым вареньем: наполовину скептик, наполовину авантюрист?
Грот, напротив, был сегодня ангельски сдержан и терпелив. Он даже улыбнулся:
- Кроме суммы арифметической, мой друг, есть еще и сумма диалектическая - некое новое качество, возникшее на базе единства двух противоположных свойств.
В лаборатории наступила тягостная тишина непонимания. "До чего же все получилось не так, как надо",- с досадой подумал Грот и громко сказал:
- Ну что, продолжим наши игры?
Эти слова прозвучали настолько фальшиво, что Грот поморщился и махнул рукой.
- Вспомните наш опыт с лазером, Валентин Алексеевич, и представьте себе на секунду, что яйцо усилит отраженный луч гамма-частиц. Вот вам одна из сотен мыслимых возможностей. Так что давайте попробуем экранировку и низкие температуры.
Валька хотел возразить, но Грот жестом руки остановил его:
- Облучение рентгеном или гамма-лучами я запрещаю. Это все! Продолжайте работать.
Грот открыл дверь и вышел из лаборатории.
"И почему я с ним сцепился? - подумал Валька. - Идея жесткого облучения пришла ему самому, высказал ее Коханов. Потом роли переменились: я вдруг стал горячим поборником эксперимента, а Грот его запретил. Типичный парадокс. Так сказать, идейная перезарядка. Живой пример диалектики, которую я могу понять лишь на уровне манной каши",
Валька покосился на Коханова.
- Чего смотришь? - спросил Олег,
- Так, ничего.
- Ну, будем трудиться? Я уже придумал... Сначала мы оденем яйцо в проволочную сетку и заземлим. Потом подведем под него дыоар с жидким гелием и магнит в миллион эрстед. После этого...
- Знаешь что? - прервал его Валька. - Все это ерунда! Делай сам, если хочешь. А я пойду...
Теперь Валька старался как можно меньше бывать в лаборатории. Получив новую точку в Южном секторе, пропадал там целые дни. К великому удивлению всех немногочисленных обитателей Анизателлы, он сделался неутомимым тружеником. Если раньше он работал с ленцой, поминутно отвлекаясь, и разбрасывался на всякие пустяки, то теперь по количеству исследованных скважин шел далеко впереди всех.
Никто не понимал причины такой внезапной перемены. Сам Валька тоже едва ли смог бы внятно объяснить, что с ним происходит. Порой ему казалось, что его обидели, даже оттерли от работы над яйцом. Но в глубине души он сознавал, что это не так. Поведение его было реакцией на бесплодный эмпиризм. Основная причина была только в этом. Другое дело, что сюда примешивались и такие сложные и неясные чувства, как юношеская несдержанность, неумение ждать и чрезмерная чувствительность.
Если раньше Валька преклонялся перед Гротом, видел в нем кумира, то теперь он поспешил этого кумира низвергнуть. Грот не был великим ученым, как это казалось Вальке раньше, но также неправильно было бы считать его трусом и шляпой, как это стал делать Валька теперь. Одним словом, из одной крайности он шарахнулся в другую.
И чем дольше продолжались бесплодные эксперименты, тем глубже застревал он в своем заблуждении. Он уже забыл, что идея жесткого просвечивания была выдвинута не им. Поверив в нее, он сам для себя предстал в новом свете непризнанного и отвергнутого гения.
Конечно, он не настолько потерял под ногами почву, чтобы надеяться, что Грот, отчаявшись, обратится к нему за помощью. Но ему было приятно с горькой и мудрой усмешкой на устах пройти мимо лаборатории, где в поте лица трудились Грот, Коханов и Лена Гларская.
Впрочем, было и еще одно обстоятельство, которое заставляло его неустанно бурить грунт Анизателлы. Он надеялся найти еще одно яйцо. "Кто сказал, что оно единственное?" - так или приблизительно так думал он. - "Вполне логично предположить, что в недрах планеты скрыты десятки, а может быть, и сотни таких яиц. Более того, они могут неподвижно висеть где-нибудь в атмосфере или скрываться на дне озера Мариба. Если бы удалось найти хоть еще одно, я бы уж не раззвонил о нем всем. Я бы один поставил опыт. Я бы доказал им..."
И он закладывал скважину за скважиной. Он наткнулся на урановую смолку, обнаружил уникальное месторождение лантоноидов, открыл новый минерал - анизателлий, но ничего подобного яйцу не нашел.
Грот догадывался о том, что происходит с Валькой, и не мог поэтому радоваться его успехам. Кроме того, Гроту было неприятно, что Валька отстранился от исследований в лаборатории. Эксперименты с яйцом были делом сугубо добровольным, а с основной работой Валька справлялся отлично. Поэтому Грот вопреки своим чувствам вынужден был отдавать ему должное, хвалить его. Грот понимал, что под внешним покровом благополучия кроются разлад и неудовлетворенность. Он решил обязательно вернуть Вальку в лабораторию, чего бы это ему ни стоило. Тем более что без валькиной горячности и смеха там стало очень скучно.