— Позвольте, мадемуазель.
— О, большое вам спасибо.
— Вы, конечно, не одна? — с надеждой спросил он.
— О нет, я жду маму, благодарю вас.
Раймонд, не зная, что сказать, неловко улыбнулся и решил искать спасение в оживленной болтовне с барменом.
— Ну, дружище Джим, на этой неделе неплохие сборы. «Сирано» хорошо принимают, как ни странно. Хотя, конечно, Арнольд неподражаем — один нос чего стоит! «Nous sommes les cadets de Gascogne»[7], — произнес он нараспев, взмахнув рукой. Ага, девушка явно заинтересовалась.
— О, так вы заняты в спектакле?
— Да, мадемуазель, я помощник режиссера, но в эту неделю решил выходить на сцену, любопытно попробовать, знаете ли.
— А я как раз сегодня иду на спектакль, мне говорили, это занятно. А вот и моя мама! — Тучная женщина в мехах возвращалась из дамской туалетной комнаты, явно затратив титанические усилия, дабы навести красоту.
— Ах вот ты где, Полин! Что ты тут делаешь?
— Пью херес.
— Так почему же ты не села в гостиной, неразумное дитя, и не заказала его официанту? Моя дочь в баре — подумать только! Ну а теперь идем, у нас мало времени, я распоряжусь, чтобы на стол подали сию секунду.
Девушка стала рыться в сумочке, собираясь заплатить.
— Нет-нет, мадемуазель, прошу вас, доставьте мне удовольствие!
Отказать было неудобно, да и мама уже стояла у двери, нетерпеливо хмурясь.
— Благодарю вас, — смущенно пробормотала Полин.
— Увидимся в театре, — важно сказал Раймонд.
И она действительно была там, во втором ряду, — уж такие-то волосы нельзя не заметить. Раймонда осенила замечательная, романтическая мысль. В конце четвертого действия, после сражения, когда молодые гасконцы выходили кланяться под аплодисменты взволнованных зрителей, он вытащил из волос бутафорскую розу и, старательно прицелясь, бросил. Цветок попал девушке в шею. Она хлопала что было сил, а мать, водрузив на нос очки в роговой оправе, рылась в коробке шоколадных конфет и ничего не заметила. Полин радостно помахала розой. Это был единственный романтический жест Раймонда за всю его жизнь.
— Кто это? — спросил он Джима.
— Я знаю только, что ее мать и отец часто здесь бывают. Одно из старинных семейств. Куча денег, большой дом в предгорьях, лошади… и бог знает что еще. Когда отец приходит сюда, я подаю ему по четверть бутыли шампанского и бренди.
Это произвело на Раймонда такое сильное впечатление, что он стал расспрашивать отца.
— О да! Живут здесь с французских времен…
Местные всегда говорили об истории таким образом. Когда-то толковали про «испанские времена». «Французские» же означали нашествие Наполеона. Ну а теперь, конечно, противное слово «оккупация» заменялось на «немецкие времена».
— Глава семьи — крупный землевладелец, держит виноградники, да еще внушительный пакет акций сталелитейного завода к северу от реки… Очень богат и, похоже, ничего не потерял. Интересно, кому все потом отойдет? Был у него сын, но погиб, когда служил в авиации…
Надо отдать справедливость Раймонду — он влюбился скорее в «старинное семейство», чем в деньги. «Отель дез Энд» и неустанные хождения по Тротуару наконец принесли плоды.
Раймонд на автобусе поехал туда, где лесистые холмы уступали место горам, таким же массивным и пологим, как Вогезы, это обиталище старинной знати. Он увидел большие железные ворота, каменные столбы, увенчанные украшениями, и увитую зеленью высокую стену, но внутри не разглядел ничего, кроме кусочка лужайки и ветки кедра. Стояла дождливая осень, и предгорья сплошь затянул туман.
Раймонд путешествовал туда четыре раза в свободные воскресенья и уже отчаялся когда-либо вновь увидеть девушку, как вдруг, затаив дыхание и пытаясь унять бешеный стук сердца, оцепенел при виде скачущей навстречу всадницы.
Полин, в бриджах для верховой езды, ехала на изящной гнедой красавице, с удобством расположилась верхом на ней и, судя по всему, превосходно чувствовала себя в седле. На сей раз длинные волосы девушки были перехвачены сзади лентой. Раймонд и не догадывался, что она сохранила розу и носит с собой в кармане шотландского твидового жакета для верховой езды. О чем-то подобном Полин грезила еще воспитанницей католического монастыря.
У Раймонда, пожалуй, так и не хватило бы смелости что-нибудь сказать, но девушка сама окликнула его:
— О, здравствуйте! Что вы делаете в этой глуши?
— Я… я подумал, это подходящее место, чтобы спокойно разучивать роль. А… а вы, видно, живете где-то поблизости?
— Да, вот здесь. — Полин небрежно махнула рукой в сторону стены. — Тоска невероятная!