— Поверните на улицу Кастильон, будьте добры.
Комиссар порылся в карманах брюк, доставая мелочь, вошел в отель, миновал вестибюль и вышел через дальний выход, пересек дорогу, обошел вокруг Тюильри для улучшения пищеварения, перешел через мост и вернулся в свой отель, с удивлением обнаружив, что еще только половина десятого. Ночной швейцар, который оказался не менее учтивым, чем дневной, но более тучным и более доверительным, чем приличествовало быть ночному швейцару, обещал дозвониться до Арлетт к тому моменту, как месье поднимется наверх. За ним не было хвоста… по крайней мере с того момента, как он вышел из «Континенталя», и за это надо было благодарить мистера Мак-Линтока. Он мог даже расслабиться, как дома.
Ван дер Вальк нежно почмокал в телефон, бережно положил трубку, почесал нос и задумался.
У Арлетт интересная новость… она попала в точку.
Этот человек не сообщил никаких новостей — это-то и было хорошей новостью. Бессмысленно раздражаться из-за его привычек, акцента или сигар. Все это не имело значения. Этот человек был просто небольшим индикатором, как сотни других, которые время от времени получали стофранковую купюру от ДСТ. Надежность — полная. Точность — нулевая. Он явно знал Лафорэ и в обмен на деньги — если предположить, что кто-то даст ему деньги, усмехнувшись, подумал Ван дер Вальк, не собиравшийся этого Делать, — он бы передал некую абсолютно подлинную информацию. Правда, она могла быть слегка устаревшей. Этот тип был способен позвонить Лафорэ и заполучить еще некоторое количество франков за новость о том, что кто-то задает вопросы. Потом он был бы очень расстроен тем, что его надули, показывал на еще теплое гнездышко, гордился тем, что был так близок, без конца извинялся бы за эту отвратительную птицу и гарантировал, что непременно проследит за ее перелетом — за небольшую дополнительную плату, конечно.
Конечно, он был слишком зависим от ДСТ, чтобы ловчить. Любой полицейский осведомитель знает, что, как только он решится на какую-либо хитрость, он будет арестован за неблаговидный поступок в течение ближайших тридцати минут.
Было бы интересно узнать, с помощью каких маленьких приемов ДСТ удавалось выкручивать руки таким людям. Всегда имелись такие приемы… Но намек был ясен: «Берите его, если чувствуете, что можете». Другими словами, официальные круги считают, что выполнили свой долг, оказали ему дружескую услугу и теперь могут умыть руки и больше ни о чем не беспокоиться. Они совершенно ничего не имели против Лафорэ, и их интерес к нему в данный момент был чисто академическим. Борза — тот коричневый человек — говорил правду: почему нет? Дело Лафорэ быльем поросло, превратилось в почти забытую историю о каком-то сомнительном деле командиров десантных войск во времена Алжира. Лафорэ не давал о себе знать с 1960 года, а с тех пор много воды утекло.
Чтобы отделаться от этого Мак-Линтока, самое лучшее — неожиданно уехать.
Глава 22
Даже при отсутствии частных самолетов существовало в эти дни одно место, куда всегда можно было без проблем уехать, и этим местом был Брюссель. Он снял трубку:
— Нет ли какого-нибудь ночного рейса на Брюссель?
— Сейчас проверим. Вы только что пропустили его.
— А как насчет поезда? — Ему пришло в голову, что тот противный Мак-Гатри — или как там он себя называл? — мог знать расписание самолетов.
— О да, конечно, какой-нибудь ночной поезд всегда есть — вы легко успеете на него. У вас есть целый час, чтобы добраться до Северного вокзала.
Прекрасно. Этот вокзал, может быть, и не относится к числу его самых любимых, но вполне подойдет.
Бельгия… Оказавшиеся там говорили на недостаточно хорошем французском, с точки зрения бельгийцев, и на недостаточно приличном голландском, с точки зрения фламандцев, поэтому всегда чувствовали себя не в своей тарелке и, подойдя к двери с надписью «Выход» на французском и голландском, испытывали смешанное чувство раздражения и облегчения. Комиссар взял напрокат машину в одной из тех фирм, которые постоянно ропщут на судьбу и обещают всем приложить все старания. Он хотел бы знать, как будет по-русски «Что ж, старайтесь». И к тому времени, как дневной свет начал пробиваться через мерзкую смесь тумана, снега и дождя, он уже находился в глубине Белукаландии. Арлетт придумала это название для лесной глуши Фландрии — мрачной местности, которая мало напоминала и настоящую Голландию, и настоящую Бельгию, а скорее была бы уместной в Курляндском герцогстве, где-нибудь между Литвой и Эстонией.