Самый роскошный из всех отелей, напротив маленького парка, и самые дорогие, престижные, фешенебельные магазины по обе его стороны с детских лет зачаровывали Раймонда, став символом жизненного успеха. Гостиница называлась «Отель дез Энд» — «Отель двух Индий», вероятно в память о тех стародавних, всеми забытых временах, когда город был пионером в торговле с Индией. Тротуар здесь был широким, фонари освещали литых львов, что держали у ворот щит с гербом города, и ряды витиевато украшенных урн. Нищих с этого величественного тротуара изгоняли ретивые полицейские в высоких сапогах, а трамваям разрешалось ездить, звеня и сыпля искрами, лишь в трех других концах города.
Напротив отеля вереницей стояли такси — «у решетки», как люди продолжали это называть, хотя изящная новая ограда, некогда окружавшая липы, была в патриотическом порыве пожертвована на изготовление танков во времена Адольфа. Гигантский швейцар в фуражке с желтым верхом стоял на верхней ступеньке у входа в отель и, дуя в маленький серебряный свисток, подзывал такси. В памятном Раймонду 1948 году он делал то же самое, но опираясь на искусственную ногу, что лишь добавляло традиционному представлению блеска.
Кроме того, теперь на всех окнах «Отель дез Энд» повесили новые шторы, опасно проржавевшие балкончики починили, и, хотя в голодную зиму деревья спилили по всему городу, липы в парке по-прежнему шелестели листвой. На фасаде, заново выкрашенном все той же охрой, теперь почти не проступало шрамов, оставленных тремя ручными гранатами рьяного участника Сопротивления, поскольку во времена Адольфа отель реквизировала оберкоммандо.
Теперь там появился новый американский бар, кухни модернизировали, и местная газета с гордостью объявила, что в отеле наличествует не менее семидесяти трех отдельных ванных комнат, где промышленные тузы наконец-то смогут делать омовения без широкой огласки.
Раймонд не знал, почему его так завораживал этот уголок города. Он никогда не заходил ни в один из магазинов и ни разу не останавливался в отеле — по сути дела, для его семьи единственным светским мероприятием был выезд отца на ежегодный обед Общества служителей закона в отеле «Терминус», более обшарпанном и безликом, но куда менее величественном. Располагался он в многолюдном деловом квартале, рядом с вокзалом, где во всех витринах оптовых торговцев промышленными товарами были выставлены шарикоподшипники.
Когда Раймонду исполнилось восемнадцать, он, уже заканчивая лицей, в своем первом взрослом костюме ежедневно, как ритуал, совершал прогулку по этому священному участку тротуара. Окна тогда заколотили досками, и приходилось полагаться на нелепую ностальгию детских воспоминаний. Но как только вновь возникла светская жизнь, он твердо решил включиться в нее и с прежней страстью стал изучать женщин в мехах, входящих в парикмахерскую, биржевых маклеров, идущих на ленч в университетский клуб, и худосочных мелких служащих, в дождливые дни семенящих под зонтом.
Официально Раймонд по-прежнему числился студентом-гуманитарием третьего курса, но месяцами не ходил на лекции. Друзьям и преисполненной сомнений, но готовой восхищаться матери он хвастался, что стал актером. Вставал в одиннадцать и старался как можно дольше не стричься, презирал все церкви и часто цитировал Сартра. Конечно же Раймонд исходил театр вдоль и поперек и знал там всех и вся. Он был полезным, толковым статистом, помогал рисовать декорации, удовольствовался обещанием роли со словами в следующем спектакле с большим актерским составом, а время от времени, при хорошей выручке, его называли ассистентом режиссера и хорошо платили. Раймонд был накоротке с продюсером Арнольдом, сценографом, художником и бутафором Карлом и швейцаром стариком Томасом. Он научился целовать руки актрисам, настоящим и будущим.
Отец после года сражений решил не то чтобы совсем сдаться, но смотреть на чудачества сына сквозь пальцы. Дома Раймонд демонстрировал глубокие познания относительно желтых рамп, левой части авансцены и Барро, ну а если с оплатой и возникали заминки — что же, не в них дело, но в обретении опыта.
Его отец был греффье — что-то вроде старшего клерка — во Дворце правосудия. Знаток законов, обладатель мантии, похожей на судейскую, и отдельного столика на судебных разбирательствах, из-за коего вперял в присутствующих совиный взгляд. Имя господина секретаря было знакомо всему городу, ибо неизменно стояло в местной газете под грозными статьями на юридические темы, начинающимися со слов «в то время как…».