Зная вашу проницательность, смею предположить, что вы уже догадались о каком человеке идет речь. Если нет, то, значит, он к вам в Ведячий Лог еще не прибыл. Он назвал себя Рудвелем и положил за цель произнести на любом наречии вопрос „Человек ли я?“. Между прочим, он сказал, что знаком с языком сыроедов, и это служит еще одним доказательством его вины.
Друг мой, Фроско, оставляю на ваше усмотрение, как с ним поступить — доносить ли властям или отпустить восвояси. Мы все — законопослушные подданные Его Величества, но сама мысль, что родич наш будет выдан врагам на растерзание, внушает мне отвращение и стыд.
Преданный вам, Магбиднус, доктор философии, свободных искусств, и проч.»На другой день Рудвель явился угрюмым. На предложение повторить предыдущий урок, он ответил отказом.
— Я все помню, — добавил он таким тоном, как будто речь шла о чем-то плохом и требующим отмщения.
Перед уроком Фроско сообщил нечто, что весьма огорчило Рудвеля.
— У голых людей, — сказал Фроско, — нет общего понятия «человек». Перевести ваш вопрос на их язык невозможно. И сходное свойство имеют многие языки зверей.
— Как же они называют себе подобных? — удивился Рудвель.
— Для каждого племени есть у них свое название. Нас, например, они зовут «живущие в чужой шкуре». Но, я полагаю, для вас это неважно. Вряд ли требуемый пароль надо произнести на языке без общих понятий.
Однако Рудвель не счел это известие неважным. Он прикусил губу и лицо его, несмотря на загар, заметно побледнело.
— Вам нехорошо? — спросил Фроско, поднимаясь, чтобы принести воды.
Рудвель помотал головой. Не ясно, что это могло означать точно, но Фроско догадался, что ученик не прочь остаться наедине со своими мыслями.
Чаша с водой была принята с благодарностью.
— Давайте все же попробуем перевести, — предложил Рудвель, — как будет на языке голых людей «я ли из племени голых людей?».
— Это тоже пароль?
— Не уверен, но на всякий случай…
Фроско не стал возражать. Он дал несколько вариантов перевода, и с полчаса они упражнялись в произношении.
Подкрепив силы скромным обедом, они изучили языки белых пауков и вымерших ныне кентавров. Как и накануне, перед вечерней службой им пришлось прерваться. Фроско предложил Рудвелю посетить службу, чтобы вместе со всеми воздать должное Проведению, но тот отказался, объяснив, что ему необходимо заучить урок дома — то есть в трактире, где он остановился.
На следующее занятие ученик не явился. Фроско забеспокоился. Накануне он подумал, что ему выпал тот редкий случай, когда ученик преподавателю интересней, чем наоборот. Да и на прогульщика Рудвель ничуть не походил.
После службы к настоятелю подошел местный трактирщик.
— Забрали вашего ученика, — сказал трактирщик, — нынче утром и взяли. А он, между прочим, за три дня остался мне должен.
— Забрали?! Кто?
— Казенные слуги и забрали. Рудвель вором оказался и мошенником. С самого Порт-Фарина по счетам не платит. Долгов, говорят, накопил аж на десять золотых.
У Фроско немного отлегло от сердца.
— Долгов? И только-то?
Трактирщик неодобрительно посмотрел на настоятеля. И то сказать, десять золотых — огромная сумма для небогатых обитателей Ведячего Лога.
— Долги копить, ума не надо. А ты пойди, заработай. Три серебра мне задолжал, чем теперь их покрою?
Знакомый с местными ценами, Фроско понимал, что хозяин трактира преувеличил долг раз в десять. Еще он понимал, что последний вопрос тот задал совсем неспроста. Трактирщик задержался явно не для того, чтобы просто поделиться новостями.
— Могу предложить только это, — сказал Фроско, показывая трактирщику одну серебряную монету. Тот облизнулся, приложил палец к губам и поманил Фроско идти за собой.
Позади храма, вдалеке от глаз остальных прихожан, он выудил из сумки нечто, завернутое в холщовую тряпицу.
— В дыре под потолком Рудвель прятал, — пояснил он, — но не ради воровства я взял, а в уплату.
Тусклый шар размером в два кулака и перламутрового оттенка явился перед глазами настоятеля. Он бережно принял шар в руки. Предмет был холоден на ощупь, тяжел как камень, и походил на большую, неясной чистоты, жемчужину.
— Заморская вещь, должно быть, колдовская, — сказал трактирщик. — Мне грех ее держать, и я подумал, что вы-то, отец-настоятель, знаете, как с ней поступить.
— Отчего ты решил, что колдовская?
— Не в моих правилах подглядывать за постояльцами, но от вас я правды не скрою. Вечером видел я, как бубнил он над штукой этой не по-нашему. Что бубнил, зачем бубнил, этого я не ведаю, клянусь Провидением.