Лилли медленно ослабила захват и слезла. Две женщины встали на ноги и начали поправлять свои юбки и волосы.
- Стоит поторопиться, если мы собираемся это сделать, - сказала Лилли.
Её коллега улыбнулась, и глаза Изабо сощурились, как у охотящейся кошки.
- Значит, партнёры. Как мне тебя звать?
Она назвала единственное имя, на которое могла претендовать по закону. Всего лишь имя. Ни фамилии, ни титула, прошлого или будущего. Ей всегда было больно от того, что подобным именем легко могли назвать белую кобылу или любимую домашнюю кошечку.
Знатная дама, похоже, была того же мнения.
- Лилли? - повторила она, изогнув высокомерной дугой одну тёмную бровь.
Лилли была не в настроении выслушивать критику из уст этой женщины. Усмешка на красивом лице Изабо заставила Лилли выдать — впервые в жизни — её самый сокровенный, самый тайный секрет.
Она задрала подбородок, подражая надменности Изабо, и добавила:
- Лилли Танн.
Глава Первая
Лето быстро превращалось в воспоминания. Зажигающиеся в небесах над Глубоководьем звёзды были первыми вестниками зимних созвездий: Королевы Мороза Орил, Белого Дракона, Слёз Эльфийской Девы. Дивные и причудливые звёздные узоры были прекрасны, но обитатели великого города нечасто обращали на них внимание, зачарованные величием, расположенным ближе к земле.
Но торопящегося по тёмным улицам юного лорда не интересовали не только на звёзды, но и сам город, его толпы и всё остальное — всё, кроме предстоявшей ему встречи. В его мыслях ярко горел образ полуэльфийской женщины, почти достаточно ярко, чтобы осветить мрак продлившегося несколько долгих месяцев расставания.
Почти достаточно ярко, чтобы затмить глубокую неприязнь, которую он испытывал к причине их многочисленных разлук.
Данила Танн отбросил эти мысли. Зачем они нужны такой прекрасной ночью? Эрилин, как и обещала вернулась в город как раз вовремя, чтобы успеть на Бал Самоцветов — первый бал в осеннем сезоне праздников. Он упрямо выбросил из головы мысли о последних двух подобных мероприятиях, которые вынужден был посетить без неё; прошлые балы отмечали ещё два прошедших лета и напоминали ему о пока что невыполненных обещаниях.
Комната, которую Эрилин снимала для своих нечастых визитов в город, была расположена в Южном квартале, где селился рабочий класс, на третьем этаже старого каменного здания, которое в лучшие дни служило домом какому-то члену гильдии, которому с тех пор уже давно изменила удача. Данила перехватил крупный пакет, который нёс с собой, прижав его рукой к боку, чтобы открыть чрезмерно большую дверь.
Он шагнул в переднюю и приветственно кивнул в сторону закрытого занавесом алькова справа. Единственным ответом стало хмыканье скрытого стражника, который нёс там свой дозор — стареющего дварфа, чьи грубые пятнистые руки по-прежнему крепко держали арбалет.
Данила прыгал через три ступеньки за раз. Дверь в комнату Эрилин была заперта и запечатана магией, которую наложил он сам. Он открыл замки и снял печати, тихо, но с большей спешкой и меньшей грацией, чем обычно. Он распахнул дверь и к своему удивлению обнаружил, что Эрилин по-прежнему крепко спит.
Какое-то мгновение ему достаточно было просто стоять и смотреть. Данила давно привык любоваться спящей Эрилин, и в то время, когда они путешествовали вместе на службе арфистам, провёл за этим занятием немало безмолвных часов. Будучи лишь наполовину эльфийкой, она погружалась в человеческий сон вместо глубокого, чуткого транса своих эльфийских предков. Может быть, это была мелочь, но Даниле казалось, что необходимость Эрилин во сне — связующее звено между ними, которое она не может отрицать и от которого нельзя отказаться.
Данила изучал полуэльфийку, отмечая небольшие изменения, которые принесло с собой лето. Её чёрные волосы немного отросли, и на подушке лежали рассыпавшись непослушные кудри. Хотя это казалось почти невозможным, она стала ещё тоньше, чем во время их последней встречи, когда они расстались на дороге к северу от Врат Балдура. Во сне она казалась белой, как фарфор, и почти такой же хрупкой. Губы Дана изогнулись в ироничной улыбке, когда его взгляд скользнул к лежавшему в ножнах рядом с нею мечу.
Неприязнь, чуть ли не ненависть заполнила его сердце при взгляде на лунный клинок, волшебный меч, который свёл их вместе — и в то же время разделил.
Сейчас лунный клинок был тёмным, а его магия милосердно молчала. Красноречивого зеленоватого света, сигнализирующего об очередном призыве от лесных эльфов, не было.