Так раздумывая, он запел:
— "Мне все ни по чем! Мне все ни по чем!"
Франка уже побывала во всех уголках, хозяйничала в кладовой, в хлеву, даже в конюшне; свои сундуки с запертыми в них деньгами (своим приданым) поставила на кирпичи у изголовья кровати. Повесила образа, привезенные с собой; приготовила обед, накрыла на стол и позвала мужа.
Бартек, заложив руки за спину, прогуливался по двору.
Бартек был всем доволен и в прекрасном настроении. После обеда, вытерши рот и перекрестившись, уселся поудобнее и спросил:
— А где, душенька, ключи от денег?
— У меня! — кратко и сухо ответила жена.
Эти слова сопровождались таким взглядом, что Бартек остолбенел.
— А! а! — промолвил он, — я думал…
— Если нам понадобятся деньги, — продолжала Франка, — то посоветуемся и я дам.
— Посоветуемся, посоветуемся! — повторил, качая головой, Бартек. — До сих пор я искал совета только у себя.
— Понятно, так как меня не было. Теперь будешь советоваться со мной, — промолвила жена.
— Понятно! — сказал, теряясь, жмудин.
— А то как же!
В глазах и словах Франки было столько воли, несмотря на ласковость и красоту, что Бартек только теперь спохватился, что приобрел себе барыню.
— Ой! Почему вы мне этого раньше не сказали! — заворчал он. — Я бы тогда подумал, стоит ли жениться.
— Теперь уже думать не о чем, — ответила жена. — Я вышла за тебя, так как мне нужно было уйти оттуда, хотя я знаю, что ты франт, любитель выпивки, лентяй, а работаешь, когда захочется, вернее — по настроению. Но с Божьей помощью это все можно переделать.
— А что переделать? — спросил Бартек, все больше удивляясь.
— Будем вместе работать от души, собирать…
— Да какого лешего собирать?
— На будущее, когда придет трудное время.
— А теперь?
— Теперь, если даже придется жаться…
— Сколько тебе лет? — спросил вдруг жмудин, вставая.
— Двадцать первый.
— Не может быть! Должно быть, как октябрьская лошадь, выглядит на столько, но на самом деле гораздо больше.
Франка улыбнулась.
— Будет у тебя дома всего вдоволь, будет хозяйка, помощь, но надо придти в норму.
— Я всю жизнь в норме.
— И забыть Юстысю.
— Черт тебе о ней шепнул!
— Не черт, а люди вчера… Забыть пирушки, водочку, бродяжничество.
— Позволь! — сказал Бартек, у которого в глазах потемнело, так как больше всего любил быть свободным и бродяжить. — Я с тобой с ума сойду. Это что же значит?
— Это значит, что со мной шутить нечего. Тебе ума не хватает, так будешь меня слушать.
— Мне уже и ума не хватает! Ума! А! а!
Жмудин схватился за голову и убежал из избы.
— Господи Иисусе! Что же я наделал! Вот так влопался! А что будет через год, через два, если теперь так?.. Ой, скверно, надо помочь горю.
Ему хотелось немедленно уйти из дому и поискать где-нибудь совета, но свежее молодое личико жены облегчило согласие и подчинение — на время. Хотя Бартек и вздыхал, чесал голову и часто просиживал задумавшись под каменной стеной, но никак не мог раздобыть ключи от сундука, как ни старался, подмазывался, выискивал, рылся по уголкам, печью.
— Вот я и в дураках остался! — сказал он однажды месяц спустя, и отправился поутру в монастырь к капуцинам.
— Не за известью ли опять, — спросил, посмеиваясь, настоятель, — а может быть за следуемыми огурцами?
— Ой, ой! Хуже, батюшка: за советом, я влез по уши в болото.
— Что же случилось? Печка развалилась?
— Если бы она развалилась!.. Но, батюшка… волку пришлось жениться, так ушам опуститься.
— О-о-о-о, в самом деле! А что же это ты так ошибся в жене?
— Господи, помилуй! Женился я так хорошо, так прекрасно, что даже слишком!
— Чего же там слишком? Может быть, Господь послал потомство раньше срока?
— Спаси, Господи! Это сама добродетель!
— Значит, стара и безобразна, когда ты пригляделся? — про должал монах.
— Лет двадцати, свежа как ягодка, а прекрасна как ангел.
— Ангелов ты сюда не путай… Значит, бесприданница?
— Ой, нет! Для меня так и слишком богата, слишком.
— Должно быть, очень уж глупа, волосы длинные, а ум короткий.
— Если б это я, батюшка, попал на такую! Да вот в том горе, слишком умна!
— Поведения нехорошего?
— Ну да, нехорошего, хочет меня водить за нос.
— Что же, подговаривает тебя к чему-нибудь скверному?
— Конечно, не к доброму; хочет, чтоб я с утра до ночи работал, а что еще хуже, сидел дома.