Не успела улечься пыль за повозкой Некра и ослов его провожатых, как от Сабутиса явился посыльный. Он передал «отцу» Некра, то есть, Иннокентию Павловичу благую весть, о том, что старшина гильдии хочет с ним говорить. Мастерски прикидываясь беспомощным слепцом, старик оперся о плечо своего глухонемого сына и послушно последовал за посыльным.
Велев глухонемому обождать во дворе, посыльный ввел старика к Сабутису.
— Садись уважаемый! — ласково приветствовал старшина гильдии своего гостя. — Понравилось ли тебе жилище, которое я вам дал?
— Да, да понравилось! — энергично закивал головой Иннокентий Павлович, но во время спохватившись, что у него из-под век вывалятся мясные пленки, изображающие бельма, тут же прекратил это.
Вдобавок ко всему, его сильно нервировало то, что Сабутис говорил невнятно и очень быстро. Более половины произнесенных им слов Иннокентий Павлович вообще не понимал. Поэтому он решил отвечать на вопросы односложно, либо да, либо нет.
— Старик, я хочу поговорить с тобой об одной услуге, которую ты можешь мне оказать, Если ты поможешь мне, я помогу тебе, и ты не будешь знать горя вплоть до дня твоей смерти, — начал издалека Сабутис. — Ты слушаешь меня старик?
— Я слепой, но не глухой, мой господин, я внимательно слушаю тебя, — Иннокентий Павлович разулыбался, радуясь тому, что его словарного запаса хватило, на, то чтобы сконструировать целую фразу.
— Дело касается жены твоего сына, — выждав эффектную паузу, Сабутис продолжил, — Эта достойная и красивая женщина, нравится мне. Скажи, старик, ты сможешь уговорить ее провести со мной ночь?
Иннокентий Павлович всхлипнул и зарыдал в голос. Причем все это выглядело в высшей степени правдоподобно, по той простой причине, что он действительно рыдал от еле сдерживаемого смеха. Вряд ли этот жирный обмылок был готов заплатить за обладание Ольгой своей никчемной жизнью. Стоило Иннокентию Павловичу рассказать своему придурковатому сыну, то есть, Сенсею об этом нескромном предложении, и Сабутису можно было заказывать саркофаг.
— Перестань лить слезы, старик! — брезгливо скривился старшина парасхитов. — Слезы удел женщин и слабых, я же разговариваю с тобой как мужчина с мужчиной. Если я возьму жену твоего сына в наложницы, тебя ждет достойная старость и достаток. Этого тебе никогда не сможет дать твой непутевый сын. Если ты сможешь уговорить его после возвращения из Фаиса — это будет лучший выход для всех нас, поверь мне! Женщина будет жить окруженная моей любовью и роскошью, ты встретишь свою смерть в достатке, а не на улице, подобно шелудивому псу, блуждая по выгребным ямам в поисках заплесневелого куска пищи. Твой сын и внук будут работать на меня в общине и станут со временем достойными членами гильдии парасхитов.
— А что будет, если женщина откажется возлечь на твое ложе? — продолжая всхлипывать и колотить себя по смуглой лысине, поинтересовался Иннокентий Павлович.
— Я не приму отказа, — холодно ответил Сабутис, поднимаясь и давая этим понять, что разговор закончен. — Если же боги лишат женщину разума, то я не дам за ваши жизни и горсти песка из пустыни! Если она не хочет думать о себе, пусть подумает о сыне и муже. Мне достаточно моргнуть глазом и их головы к вечеру доставят ей в корзине, в качестве моего свадебного подарка. Передай ей, что я все равно не отступлюсь и она, так или иначе, будет моей. И еще передай, что я не хочу ничей крови, но если она не оставит мне выбора, то кровь прольется. А теперь иди и передай ей все, то, что я тебе только что сказал. И для своего же блага постарайся быть очень убедительным!
Хитроумный Иннокентий Павлович, горько рыдая, пал ниц перед старшиной:
— Смилуйся, о всемогущий Сабутис! Как, я могу просить жену своего сына, совершить то о чем ты просишь? Я нижайше прошу дать мне время на размышление…
— Замолчи, ничтожество! — вскричал в нетерпении Сабутис. — Запомни хорошенько! Если до заката солнца женщина не придет ко мне, пеняйте на себя!
Иннокентий Павлович, поддерживаемый Сенсеем, удалялся восвояси, громко стуча палкой, в свой овечий загон, оглашая окрестности стенаниями на очень плохом древнеегипетском языке.
— Ты чего так разорался? — непочтительно поинтересовался глухонемой сын у отца. — Может, хватит уже стенаний и воплей?
— Молчи, я в образе! — сердито шикнул на него Иннокентий Павлович.
Когда придя в саманную лачугу почтенный слепец рассказал Ольге и Сенсею для чего его вызывал старшина парасхитов, ситуация повторилась с точностью до наоборот. Только теперь Иннокентий Павлович успокаивал матерящегося, на чем свет стоит Сенсея.