Как выяснилось, в то время когда все четверо проглядели все глаза, ожидая, когда же, наконец, перед ними распахнется парадная дверь к сокровищнице Древних Богов, она уже давно была открыта, но в прямо противоположной стороне туловища сфинкса.
Глядя на чернеющий перед ними прямоугольный проем, Иннокентий Павлович меланхолически проговорил:
— Вот уже, в какой раз поражаюсь, мудрости древних — «Откуда все пришло, туда же все и вернется». Как я сразу не догадался?
Сенсей иронично посмотрел на него и язвительно поинтересовался:
— Ты это в том смысле, что войдя вовнутрь сфинкса, мы окажемся в заднице?
— Причем в полной! — пообещал ему Иннокентий Павлович.
Глава 2
Несмотря на то, что Веревий внутренне уже давно приготовился к этому, его слух неприятно резануло решение Губернского суда в отношении него — казнь через повешение. Он был человеком отнюдь не робкого десятка. Между тем, услыхав, что приговор будет приведен в исполнение прямо здесь на тюремном дворе, уже завтра, на рассвете, Веревий почувствовал как внутри у него, словно что-то оборвалось.
Быть может, дело было в том, что вплоть до этого момента все было слишком расплывчато и неопределенно. Попросту говоря, еще вилами на воде писано. Теперь же, когда прилюдно было названо точное время и место, предстоящая казнь обрела явственные черты. Подобно неожиданно выросшей перед кораблем из предрассветного тумана скале, предстоящая казнь, внезапно встала перед Веревием, во всей своей ужасающей реальности и неотвратимости.
Теперь по большому счету уже практически ничего нельзя было сделать. Ситуация совершенно вышла из-под контроля и теперь судьбой Веревия распоряжался не он, а другие люди. Справедливости ради нужно отметить, что Веревий понимал, что они с Карлом поступали точно таким же образом, со своими жертвами, обрекая их на страшную смерть в Проклятой штольне. Тогда они, не задумываясь, закармливали Сынка со всей его кровожадной пещерной родней свежей человечиной. Им и в голову не приходило попытаться, хоть раз, поставить себя на место заживо пожираемых людей.
Но, это были другие люди, до которых им не было, ни тогда, ни тем более, сейчас, никакого дела. Завтрашнее же событие напрямую касалось его и только его. Ну и разумеется Карла тоже. И предстоящая казнь волновала его по той простой причине, что после того как она свершится, все его мысли, волнения и желания в одночасье прекратятся на веки вечные. Веревий же не был к этому готов совершенно и теперь остро осознавал, что приготовиться к этому вообще невозможно.
После того, как их сразу после приезда в тюрьму разделили с Карлом, он более не видел его. Даже на суде арестантов вводили в зал порознь. Не то чтобы Веревия в его нынешнем отчаянном положении очень уж занимала судьба друга, однако же, ему было любопытно как он и что с ним? Не исключено, что и вешать их будут одновременно, а быть может, сначала вздернут одного, а потом другого? А если так, то кто из них будет первым, а кто вторым?
Подобные этим вопросы, а также сотни других вертелись нескончаемой каруселью в его голове, выжимая из него остатки сил и мужества. Внешне этот не проявлялось никак, Веревий по-прежнему был образцом непоколебимости и твердости. Эту позицию он занял во время следствия, ее же последовательно придерживался и на суде. Но никто и не подозревал, каких поистине нечеловеческих усилий это ему стоило.
Веревий чувствовал, что с его головой творится что-то неладное. Возможно, там, на воле происходила резкая смена погоды, шел дождь или наоборот сияло солнце. Он не мог ничего этого видеть, так как его камера не имела даже маломальского окошка. Но быть может, капризы погоды были здесь вовсе и не причем. Хотя, по большому счету, сейчас это уже не имело для него ровно никакого значения.
В последние дни после ареста голова Веревия все более напоминала ему гулкий чугунный казан. Там перемешиваемые неторопливым течением времени, словно большие, сырые картофелины, медленно кружились, стукаясь, друг о друга, бесформенные, тяжелые мысли. Собственно, мысль была всего одна, но от долгого и частого употребления она разварилась на несколько мыслей поменьше. Теперь эти куски, вяло, кувыркаясь в его голове, шумно задевали за стенки черепной коробки и болезненно резонировали в мозг.