Когда я очнулся, первым моим побуждением было рассказать моему другу о том, что я видел и слышал. Но какое-то непонятное чувство отвращения удержало меня.
Наконец однажды вечером, три или четыре дня после происшествия, мы сидели вместе в той самой комнате, откуда я увидел чудовище. Я сидел у окна на стул, а друг мой лежал подле меня на диване. Совпадение времени и места побудило меня рассказать ему о странном явлении. Выслушав меня до конца, он сначала расхохотался, а затем принял очень серьезный вид, как будто нисколько не сомневался в моем помешательстве.
В эту минуту я снова увидел чудовище и с криком ужаса указал на него моему другу. Он посмотрел, но уверял, что ничего не видит, хотя я подробно описывал ему положение животного, пока оно спускалось с холма.
Я был страшно взволнован, так как считал это явление или предвестием моей смерти или, что еще хуже, первым симптомом начинающегося сумасшествия. Я откинулся на спинку стула и закрыл лицо руками. Когда я отнял их, чудовище уже исчезло.
Мой хозяин несколько успокоился и принялся расспрашивать меня о внешнем виде чудовища. Когда я рассказал ему подробно, он перевел дух, точно избавившись от какой-то невыносимой тяжести, и с спокойствием, которое показалось мне просто жестоким, вернулся у прерванному разговору о спекулятивной философии. Между прочим, он настойчиво доказывал, что главный источник ошибок в человеческих исследованиях — недостаточная или чрезмерная оценка важности предмета вследствие неумения определить его расстояние от наблюдателя.
— Например, чтобы определить влияние всеобщего распространения демократических принципов на человечество вообще, — сказал он, — необходимо принять в расчет отдаленность эпохи, когда это распространение совершится. Но укажите мне писателя по общественным вопросам, который бы считал, это обстоятельство достойным внимания.
Тут он остановился, встал, подошел к книжному шкафу и достал какой-то учебник естественной истории. Затем, предложив мне поменяться местами, так как у окна ему легче было разбирать мелкую печать книги, он уселся на стул и, открыв учебник, продолжал тем же тоном:
— Если бы вы не описали мне так подробно чудовище, я, пожалуй, никогда бы не мог вам объяснить, что это такое было. Прежде всего, позвольте, я вам прочту из этого учебника описание рода Sphinx из семейства Crepusculariae (сумеречных) порядка Lepidoptera (чешуекрылых, или бабочек) класса Insecta, или насекомых. Вот оно:
«Две пары перепончатых крыльев, покрытых мелкими окрашенными чешуйками металлического блеска; рот в виде хобота, образовавшегося из удлиненных верхних челюстей; по бокам его зачатки нижних челюстей и пушистых щупальцев; нижние крылья соединены с верхними крепкими волосками; усики в виде призматических отростков; брюшко заостренное. Сфинкс Мертвая Голова является иногда предметом суеверного ужаса среди простонародья ввиду издаваемого им печального звука и фигуры черепа на груди».
Тут он закрыл книгу и наклонился к окну в той же самой позе, в какой сидел я, когда увидел «чудовище».
— Ага, вот оно! — воскликнул он, — оно снова поднимается по склону холма и, признаюсь, выглядит крайне курьезно. Но оно вовсе не так велико и не так далеко, как вы вообразили, так как взбирается по нити, прикрепленной каким-нибудь пауком к окну, которое имеет в ширину не более шестнадцатой части дюйма и отстоит от моего значка не далее, как на шестнадцатую часть дюйма.