И тем не менее мы должны быть честными перед беспощадной объективностью: если не подавлять иммунитет специальными воздействиями или препаратами, пересаженные чужеродные органы через несколько дней или недель отторгаются. Отторгаются с абсолютной неизбежностью. И сколько бы хирурги-экспериментаторы ни льстили себя надеждой на то, что следующая операция пересадки чужого органа пройдет успешно и орган приживет; сколь страстны ни были бы они в своем желании преуспеть; с каким бы усердием, не щадя сил и времени, они ни отдавались бы своей работе в операционной, им приходится признать: чужие органы отторгаются. И не потому, что не хватает хирургического мастерства. Мастерства хватает.
Примером тому Владимир Демихов. Им в наши дни проведены десятки успешных в техническом смысле трансплантаций. Пересажены конечности, почки, легкие и другие органы и даже группы органов. Например, легкие вместе с сердцем или целая голова. И если бы не конечные постоянно печальные результаты… Он повторяет тот путь, которым прошел Каррель 60 лет назад.
Интересна история пересадок почек от человека человеку. Такие пересадки, конечно, начались, несмотря на то, что десятки хирургов-экспериментаторов вновь и вновь подтверждали в опытах на животных вывод Карреля о неизбежности отторжения гомотрансплантатов.
В 1934 году русский хирург Ю. Ю. Вороной осуществляет первую в мире пересадку почки от трупа женщине 26 лет при острой уремии, вызванной отравлением ртутью. Почка была пересажена под кожу верхней трети бедра и функционировала двое суток.
В 1945 году в Харварде три исследователя — хирург Чарли Хуфнагел, уролог Эрнст Ландштейнер и биолог Давид Хьюм произвели вторую попытку. Они пересадили трупную почку, соединив ее сосуды с сосудами на руке больной женщины. Почка функционировала несколько дней.
В 1952 году Давид Хьюм, Джон Меррил и Бен Меррил сообщили о шести пересаженных почках. В течение месяца все трансплантаты отторглись.
Потом были попытки Мюррея в 1954 году, Крига в 1960 году…
Неудачи продолжались до тех пор, пока не научились подавлять иммунитет. Но явная закономерность не смущала отдельных хирургов и большинство журналистов.
Сколько раз распространялись великолепные сенсации. Моряк по имени Хулио Луна из Эквадора потерял руку. Во время военных учений рука была оторвана ниже локтя взрывом гранаты. Хирург гуаякильского госпиталя в Эквадоре пересадил пострадавшему руку, взятую от трупа. В газетах появилось сообщение: пересаженная рука прижила! Моряк даже шевелил пальцами. А через три недели гораздо более скромное сообщение, поступившее из бостонского госпиталя США, куда был переправлен Хулио Луна. Началось осложнение, и, чтобы спасти жизнь моряка, пересаженную руку пришлось ампутировать.
Или еще сенсация. «В результате операции, которая длилась менее 40 минут, 44-летнему портовому рабочему Дэвису из Денвера пересадили почку шимпанзе. Спустя полтора месяца Дэвис бодрыми шагами вошел в зал, где заседала конференция Тулонского университета, и сообщил, что чувствует себя превосходно». А через несколько недель менее шумное сообщение: «Портовый рабочий Дэвис скончался».
Вот как бывает, когда иммунитет на страже.
Я думаю, обязательно найдется читатель-скептик, не поверивший в иммунологическую природу отторжения пересаженных органов.
— Что за барьер несовместимости? Что за генетическая чужеродность? Все равно хирурги не добиваются каких-либо серьезных успехов при пересадках органов в отсутствие генетических различий, в отсутствие иммунологической несовместимости.
— Нет, добиваются. И чтобы объективность не пострадала, я приведу примеры успехов хирургического мастерства, когда они работают в условиях, исключающих несовместимость тканей.
Прежде всего аутотрансплантация — пересадка собственных тканей и органов. Первых крупных успехов в экспериментальных аутотрансплантациях сложных органов — конечностей и почек — добился еще Алексис Каррель в начале столетия. За прошедшие годы его результаты были неоднократно повторены и усовершенствованы.
Успехи аутотрансплантаций не ограничиваются экспериментами. Они есть и в клинической практике.
Евгений Николаевич Мешалкин полностью отделяет легкое, перерезая сосуды, бронхи, нервы — все, чем орган связан с телом человека, и снова пришивает его. Легкое приживает и работает после этого, как и до операции. Можно спросить: зачем он это делает? Но это уже другой вопрос. При полном отделении легкого с последующим его пришиванием наверняка нарушаются все нервные связи органа с организмом. Существует мнение, что эта операция может помочь в случаях тяжелой астмы — болезни, сопровождающейся удушьем. Таких операций при астме, не поддающейся другим видам лечения, профессор Мешалкин провел около десяти. Окажется ли эта операция действительно благотворной, пока не известно, — будущее покажет. Для нас с вами здесь главное не это: полное отделение и последующее пришивание такого сложного органа, как легкое, заканчивается его полным приживлением и нормальной работой. Но… Легкое свое. Здесь нет иммунологической чужеродности.