Куда девалась научно-техническая детализация? В лучшем случае будет сказано: «На горизонте виднелся силуэт аппарата, доставившего экспедицию на Марс». Или что-нибудь в этом роде, как само собой разумеющееся, не представляющее самостоятельного интереса.
Писатели перестали выдумывать за науку, а просто пользуются тем, что уже ею добыто. Они пользуются ракетами, лазерами, магнитными полями, глубоководными скафандрами, счетнорешающими устройствами только в качестве способа поставить героев в необычную психологическую ситуацию. Вот тут-то и начинается фантастика. Фантастика психологическая.
Дело не в аппарате, на котором прилетели люди на Марс, не в его внешнем виде или устройстве. Дело в том, скажем, что в школе на некой планете учатся дети, которые никогда не видели восхода Солнца. На той планете оно восходит один раз в двадцать лет. Все дети счастливы. Но один мальчик прилетел с Земли совсем недавно. Он скучает по восходам и ждет этого одного двадцатилетнего восхода. Психологический драматизм в том, что его лишают возможности видеть это. А следующий восход через 20 лет!
Фантастика перестала быть инженерно-технической. Она стала психологической. Фантасты перестали выдумывать за ученых летающие фрегаты, ракеты, гиперболоиды. Науку стало трудно обогнать даже самой безудержной фантазии.
Я, например, хочу рассказать вам о том, какие проблемы встают перед иммунологами в связи с освоением космоса. Можно было бы пофантазировать вроде «Войны миров» Герберта Уэллса на тему о том, как люди, попав на Венеру, заражаются неизвестными микробами, против которых их иммунитет бессилен, или о том, что на Землю завезли микробов с Марса и началась эпидемия.
Но фантазировать поздно.
Люди уже ходили по Луне, а завтра ступят на Марс. Уже существует научная отрасль — космическая иммунология. Люди, вернувшиеся с Луны, проходили специальный карантин. Образцы лунных пород в специальных герметических безмикробных лабораториях подвергались бактериологическому контролю.
Как же повести рассказ на тему «Космос и иммунология»?
Как увязать двойственность положения: с одной стороны, еще ничего не известно, фантастично, а с другой — это научные будни наших дней?
И я попытался создать особый литературный жанр — научно-фантастический очерк. Не спорю, это звучит парадоксом. Очерк — это рассказ очевидца о реально существующем городе, селе, заводе, человеке. Фантастика — это рассказ о несуществующих вещах, событиях, людях. Вот я и пытаюсь примирить эти две альтернативы. Примирить фантастику с научной реальностью. Показать парадоксальность нашего века, когда фантастика перестала обгонять науку, а рассказы о науке выглядят как фантастика.
После очерка я скажу несколько слов о научной отрасли, которая получила название космической иммунологии.
Дело в том, что в наши дни биологическая индивидуальность, охраняемая иммунитетом, может оказаться в совершенно необычных, не виданных ранее условиях существования. С точки зрения иммунитета возможны две крайности. Во-первых, современный человек (или животное) может столкнуться с внеземными микробами; сумеет ли иммунитет отстоять его индивидуальность? Во-вторых, можно оказаться в абсолютно безмикробном — стерильном — окружении.
Трудно сказать, какая ситуация чрезвычайнее.
Тысячелетиями иммунитет отстаивал индивидуальность от миллионов вторжений. И вдруг все кругом стерильно! Возможна ли вообще жизнь в стерильных условиях?
1. Чахов и его игрушка
С профессором Олегом Чаховым я знаком уже много лет, может быть лет двадцать. Он еще не был профессором и даже кандидатом наук. Звали мы его просто Олег и, откровенно говоря, посмеивались. Посмеивались потому, что, будучи в Америке, он истратил все свои деньги на какой-то пластиковый пузырь с двумя рукавами и горловиной. Рукава заканчивались резиновыми перчатками. Надевая их и вворачивая рукава, можно было забираться внутрь камеры, как при зарядке фотографических кассет в темный ящик. Весь этот пузырь был герметичен, когда его наполняли воздухом, он стоял на столе как небольшой, элегантный, совершенно прозрачный ангар. Но только не для самолетов.
— Для чего этот настольный гараж? — спрашивали мы. — Ты поставишь туда микроскопы, чтобы они не пылились?
— Дело не в том, что или кто там будет, — отвечал Олег. — Дело в другом. Внутри этой пластиковой камеры свой мир. Он отделен от нашего, изолирован полностью. И когда-нибудь, когда привезут первые образцы почвы, влаги, растений или животных с других планет, их поместят в такие пузыри.