– Я обладаю ими в полном совершенстве, ибо я использовал их во всех видах и формах, какие только можно сделать.
Жены, дочери и сестры мужчин миланского двора были по-прежнему в опасности, часть личных средств герцога предназначалась для «личных дел» (certi nostri segreti ) – выплат любовницам и обесчещенным девушкам.
По мере того, как поведение Галеаццо становилось все более деспотичным и развратным, в герцогстве росло недовольство, а соседние правители все больше отдалялись.
В соседней Павии разразилась чума, что означало карантин для города, панику во всех соседних городах и сокращенные рождественские праздники с минимальным числом гостей. А жители Милана отмечали зловещие предзнаменования – таинственные кометы, парящих воронов и призрачное пламя, окутывающее покои герцога.
Однажды ночью Бона Савойская проснулась в слезах.
– Мне приснилось, что я увидела в церкви Санто Стефано на полу окровавленного человека. Это ужасное предзнаменование, умоляю, не ходи сегодня в церковь!
Герцог слегка расстроился, но отмахивался от рыдающей жены:
– Ты говоришь глупости. Если бы от каждого сна я менял свои планы,
мне пришлось бы оставаться в кровати всю свою жизнь! Мой дедушка Филиппо впал в паранойю, забаррикадировался в замке Порта Джовиа и больше не выходил наружу. Я не собираюсь быть параноиком! И что скажут люди? Появиться в церкви в день Святого Стефана это традиция семьи Сфорца!
– Твой секретарь придумает предлог. Их достаточно.
– Но ты же не уверена, что видела во сне именно меня? Ты сказала, что не узнала мои черты!
Успокаивая жену, Галеаццо Мария мрачнел все больше. Он вспоминал, о чем говорили люди. Сначала комета, напугавшая его солдат… Потом три вороны, которые взялись непонятно откуда и долго кружили над его головой.
По дороге в церковь он старался выглядеть спокойным и уверенным. Но внутри поднималась волна страха и герцог никак не мог от нее избавиться.
Еще и день выдался холодным и серым, обычно 26 декабря, в день Святого Стефана, светит солнце, но сегодня промозглая сырость пробивалась даже через шелк и парчу. Пошел легкий снег, ветер с Альп становился все холоднее.
Когда герцог собирался на мессу. его оружейник принес стальной нагрудник, который носят под одеждой для защиты, но герцог, опасаясь, что металл испортит линию его новой, отороченной горностаем шелковой мантии, решил обойтись без нее. Он сел на коня и уехал с обычной свитой из двадцати придворных.
В церкви Галеаццо спешился и вошел под старинные своды. Толпы подданных окружили своего правителя, поздравляя с праздником и желая здравствовать. Лакеи в ярко-красных и белых ливреях расчищали дорогу, пока Галеаццо важно шествовал, отвечая на приветствия миланцев.
Когда он шел по проходу, украшенному ковром и длинной пурпурной дорожкой, хор запел Sic Transit Gloria mundi – так проходит слава земная.
– Теперь он в безопасности, – решила охрана. Ни одному миланцу и в голову не придет совершить убийство в священном месте.
Но неожиданно двое молодых людей подошли вплотную к герцогу с двух сторон, третий впереди склонил голову, и герцог принял его за обычного просителя. Он поднял руку, проситель опустился на колени. И тут последовал удар снизу, нож вошел в грудь. Еще двое заговорщиков присоединились к первому и в считанные минуты герцог получил 14 ножевых ударов. Алая кровь смешалась с алым шелком и герцог, которому было всего 32 года, умер на полу церкви, успев шепнуть: – Я мертв.
Заговорщики были уверены, что жители Милана обрадуются убийству, но их тут же задержали, двое успели сбежать, третьего толпа разорвала на месте и таскала труп по улицам. Сбежавших быстро поймали, одного, испугавшись, сдала собственная семья. Оба были четвертованы.
***
Времени на траур не оставалось. Во избежание возможных нападений подняли поднят подвесной мост и замок изолировали от города. Секретарь Чикко Симонетта объявил, что шестилетний Джан Галеаццо стал новым герцогом Милана.
Бона объявила себя регентом своего маленького сына. Собрав воинов, она поставила их под командование Роберта Сансеверино, прослужившего герцогству тридцать семь лет. Чтобы успокоить жителей Милана, герцогиня отменила несколько налогов, на глазах превратившись из тихой, покорной жены в главу государства.
Не забыла Бона и Катерину. В первые недели 1476 года, через месяц после смерти Галеаццо, она написала Джироламо, подтверждая все супружеские договоренности и объявляя Катерину, которой исполнилось тринадцать лет, достаточно взрослой, чтобы присоединиться к своему мужу в Риме.