Он навис надо мной, и чтобы видеть его лицо я несколько раз моргнула, смахивая пелену из слёз.
– На мне практически нет одежды, – протест получился слабым.
Ян сомкнул пальцы на моих запястьях и с силой запрокинул руки над головой, полностью лишая меня последней защиты.
Он пригвоздил меня к полу, открывая себе доступ к незащищенной одеждой верхней части моего тела.
Я охнула от неожиданности.
– Ты обещала меня слушаться.
– Так и есть, – выдохнула я, отчётливо ощущая как меня накрывает странное, до этой минуты незнакомое мне состояние острого счастья, перемешанное с нижайшим физическим возбуждением и осознанием желания сделать так, как он захочет, даже если меня это будет пугать.
Но что значит испуг, или, самый настоящий, животный, первобытный страх? Я боялась так долго, так много и так часто, что уже привыкла к этому чувству. Оно стало мне слишком родным, проникло внутрь меня, заразило меня своей сущностью настолько, что я уже не могу отличить настоящую опасность от её видимости. Я обездвижена, распластана под ним как неосмотрительный заяц, попавший в силок охотника. На мне нет половины одежды, и он уже видел мои шрамы.
Но это было не запугивание. Это была видимость, простая демонстрация его власти надо мной.
Он не хочет быть страшным зверем с попавшей лапой в капкан, который огрызается на лесника за то, что тот хочет помочь ему.
Он не хочет напугать меня по-настоящему. Он хочет довериться и доверять.
Ян удерживал запястья, а его взгляд начал медленное путешествие по обнаженной коже, надолго задержавшись на подрагивающей от учащенного дыхания груди, и остановился только около линии пояса брюк.
– Очень красиво, – слова прозвучали журчащим одурманивающим мурлыканьем. – Мне нравится, когда ты такая беззащитная, – он наклонился ещё ближе и уткнувшись носом в шею, сделал шумных вдох. – Безумно вкусная, – вторая ладонь горячей печатью прилипла к месту, где билось сердце. – Доступная. И всё это только для меня.
Голова закружилась. Фотостудия стала расплываться в нечто неопределённое, а пол и потолок поменялись местами. Меня вновь начала облеплять та странная субстанция, описать которую как «невидимый мёд», иначе я не могла.
Идеальное описание.
Его мёд…
– Я могу сделать с тобой всё что захочу, ты знаешь это?
Я попыталась дернуть руками, но их сковали каменные пальцы Яна.
– Хочу, чтобы ты сказала это вслух.
Здесь слишком яркий свет.
– Я знаю, знаю, – мне почему-то перестало хватать кислорода. – Я знаю это.
– И ты хочешь этого, верно?
Я заставила себя кивнуть.
Его ладонь, которая лежала над сердцем, напряглась и надавила на грудную клетку.
Эта мизансцена продолжалась ещё несколько минут, в течении которых я постепенно понимала что должна просто подчиниться и дождаться, пока он не отпустит меня.
И пока перед глазами мерцала далёкая картинка трепыхающегося в силке зайца, я задавала себе ещё один вопрос: я хочу этого, или мне это нравится?
Я должна быть послушной. Я должна быть той самой… несколько минут назад я была так счастлива.
Как много вопросов…
Невидимый мёд внезапно стал жутко липким и неприятным.
Мне очень сильно захотелось воткнуть что-то острое в свою ногу.
– Кто оставил шрамы на твоей спине?
Вопрос застал меня врасплох.
Он убрал руки и позволил мне сесть. Онемевшие пальцы отказывались слушаться, но наваждение просочилось сквозь онемение и растворилось так быстро, что я даже не уловила этот момент.
– Повернись.
Он аккуратно собрал мои волосы и перекинул на одно плечо, открывая спину.
Я сделала как он велел.
Фотосъемка осталась позади, как будто мы пришли сюда не для того чтобы сделать пару снимков.
Он вновь сел позади меня и начал разглядывать мою спину, впитывая каждую клеточку кожи. Я поняла это потому, так как он стал очерчивать своими ловкими пальцами длинные ровные полосы, которые уже давно и навсегда украсили меня.
– Знаешь, люди зачастую принимают жизнь как должное, – его голос снова приобрёл бархатно-шёлковые нотки. – Любой момент счастья, мимолетной радости, удовольствия или наслаждения. Всё это – для большинства привычная обыденность. И это так бессмысленно, – его большой палец чертил ровные полосы. – Когда существуешь в постоянном комфорте, не сталкиваясь с настоящим испытанием, перестаёшь ценить истинное счастье. Хотя, эти люди даже не испытывали ничего подобного, – его прохладные губы мягко прикоснулись к самому верхнему шраму, над левой лопаткой. – А ты не такая как они. Ты знаешь цену жизни.