Митя достал из кармана кусочек сахара, положил его в рот и начал сосать, причмокивая. Его лицо озарилось довольной улыбкой:
– Да… Так о чем мы говорили?
– О тебе.
– Да. Обо мне… Ну, что я могу тебе рассказать, чего ты не помнишь?.. Ты ведь знаешь историю моей смерти?
– Семен рассказывал мне, правда, довольно сбивчиво… – ответил я.
– Ну, так слушай. В тот злополучный день я спровоцировал ссору с Катей. Ты помнишь Катю, мою ученицу? Ну, это неважно… Я взял ключ от мастерской Умнова. У меня были отношения с другой женщиной, тоже ученицей. У нее довольно странная фамилия – Хрякова. Это, пожалуй, единственный момент в ней, который снижал мое либидо, но, тем не менее, это не помешало мне назначить ей свидание в мастерской. Ты не можешь себе представить, какое это существо… необычайные тонкость и женственность. Я никогда не испытывал ничего подобного ни с кем… Короче, я приехал чуть раньше нее. В мастерской было холодно и неуютно, я стал рассматривать комнату, чтобы убить время. На стенах висели жестяные листы, на которых каллиграфическим почерком были написаны какие-то глубокомысленные изречения. Одно я запомнил, так как это был афоризм Монтеня: «Только самые умные и тонкие люди могут позволить себе роскошь делать глупости».
– Ну, с этим нельзя не согласиться, – кивнул я.
– Да, еще забыл тебе сказать, что на стене висел календарь. Я вообще с подозрением отношусь к людям, которые вешают на стену календари и любую типографскую продукцию – чушь вроде репродукций… Так вот, на календаре было шестое сентября. Я обратил внимание на цифру шесть. На двери мастерской тоже был номер – шестой. И подъезд, который я, кстати, нашел с большим трудом, тоже был шестым. Ты понимаешь? Ну ладно… Короче, я блуждал по мастерской. На всех предметах лежал слой пыли. Кровати как таковой не было. В углу, справа от грязного окна, стоял диван, накрытый серым пледом. Я прилег, пытаясь почувствовать спиной упругость поверхности. Как сейчас помню, она мне показалась удовлетворительной. Лежа на диване, я попытался понять, есть ли связь между всеми этими шестерками. Хотя в тот день было не шестое сентября, а двадцать шестое. Я заметил в дверном проеме, который вел на маленькую кухню, холодильник. Он оказался пустым, если не считать банки сгущенного молока и двух сморщенных помидоров, окоченевших от холода. В морозильнике, покрытая инеем, лежала полупустая бутылка водки. Я нашел два немытых стакана, сполоснул холодной водой, горячая почему-то не шла, или я не знал, где она включалась… Я тебя не утомляю? – спросил Митя и с виноватой улыбкой снова полез в карман за сахаром.
– Старая привычка. Осталась еще с того времени, когда я сосал валидол, теперь валидол мне уже не нужен. В общем, я отпил немного водки из стакана. Водка оказалась густой и почти безвкусной. Снова вернулся на диван и стал ждать. Должен признаться, я был возбужден. Видимо, от бодрящего холода и предвкушения близости с Хряковой. У нее была кожа необыкновенной белизны и прозрачности, как бывает только у рыжих и некоторых блондинок. Кроме того, только с ней я чувствовал себя мужчиной, которого любят. Хотя, может, в этой любви было больше преклонения перед мэтром, чем страсти, но для меня это не имело принципиального значения. Главное, она всегда отдавалась с каким-то неистовым восторгом. Иногда на глазах ее я даже видел слезы. Нет, она не рыдала, а просто тихо всхлипывала.
Не знаю, но мне казалось, что она плакала в момент оргазма. Во всяком случае, мне хотелось так думать.
Мои глаза снова стали слипаться. Отбросив мяч, я подошел к постели и лег.
– Скажи мне, если я тебя утомил, – попросил Митя, достав третий кусок сахара.