– В ноги. Не очень, – поспешил он заверить. – Все цело.
– А в полк сообщили, что тяжело ранен. – Она испытующе посмотрела ему в глаза.
– Ну, само собой, – перешел он на веселый тон. – Все?таки в обе ноги и, если честно, и позвоночник зацепило.
– Тебе больно шевелиться?
– Есть малость. Но уже лучше, – снова заспешил он, заметив, как омрачилось ее лицо и посмотрела она на него с пронзительной жалостью. Надо было как?то разогнать промелькнувший в ее глазах хоровод невеселых мыслей, и он спросил: – Как дела в полку? Тебя кто отпустил?
– Меньшиков, разумеется. Тебе привет передавал, сказал, что ждет тебя. Он и на связной самолет меня устроил, и приказал начпроду продуктов тебе выделить. Я сахару тебе привезла, печенья…
– Кормят здесь неплохо, – перебил он ее, стараясь разговором заглушить вернувшуюся боль в пояснице, отдававшую в виски ударами противных тупых молоточков. – Хорошо, что врач пустил тебя. А как Гордецкий?
– Летает почти каждую ночь. Теперь полк больше ночью летает. Самолетов мало осталось. – Она заглянула ему в глаза и, увидев в них муку и не поняв, чем она вызвана, тоже поспешила перевести разговор на другое: – Ирина что?то молчит. Может, тоже ушла в армию, ведь она в Институте иностранных языков училась. Тебе хотел написать Гордецкий, а потом говорит: «Зачем писать, когда ты все на словах передашь?» Жалеет, что без тебя летает… – Дмитрия Тарасова и его штурмана Бориса Еремина представили к званию Героя, а стрелков Сергея Ковальского и Бориса Капустина – к ордену Красного Знамени. Посмертно, – прервала она его размышления. – Экипаж Захарова тоже не вернулся…
– Я видел, как сбили его самолет, – сказал Александр. – По?моему, у самой земли кто?то выпрыгнул с парашютом.
– Говорят, все погибли. Петровский по нескольку раз опрашивал экипажи.
– А кто?нибудь видел, как взорвался мой самолет?
– Володя Гордецкий.
– А как я выпрыгнул?
– Нет, никто не видел. Все считали, что экипаж погиб.
28/Х 1941 г. …Перелет с аэродрома «Лита?2» на аэродром Новочеркасск…
(Из летной книжки Ф. И. Меньшикова)
Ранним утром, когда Меньшиков отправил два экипажа на разведку и бомбежку переправ через Днепр, с севера донесся гул артиллерийской канонады. Все, кто был на аэродроме (а там были многие), повернули в ту сторону головы, прислушались. Канонада не прекращалась. Еще накануне летавшие на боевые задания экипажи докладывали, что видели немецкие танки километрах в шестидесяти от Сак. Меньшиков по телефону доложил в штаб дивизии, просил назвать запасной аэродром на случай эвакуации, за что получил серьезную взбучку: «Твои летчики либо от страха ориентировку потеряли, либо немецкие танки с нашими спутали, – гремел голос в трубке. – И прекрати паниковать. Когда поступит приказ эвакуироваться, тогда будешь готовиться к перелету. А пока выполняй то, что от тебя требуют».
Полковник, был явно не в духе, и убеждать его в опасности не имело смысла. Меньшиков отдал приказ все ценное имущество упаковать и распределить по самолетам и автомашинам; держать все в готовности к отправке в тыл.
И вот артиллерийская канонада подтвердила правильность его решения. Пора бы давать команду самолетам взлетать, а автомашинам трогаться в длинный путь к Керчи – другие дороги все перерезаны, – но комдив молчал.
Взрывы усиливались, приближались… Похоже, бой идет где?то километрах в двадцати. А если так, то немецкие танки могут появиться здесь через час; тогда поздно будет «готовиться». И Меньшиков решил еще раз напомнить начальникам о своем существовании, спустился в землянку.
На этот раз полковник выслушал его терпимее.
– Хорошо, ждите, – сказал холодно. – Сейчас я свяжусь с командующим и выясню.
Прошло пять минут, десять, двадцать. В землянку набилось более десятка командиров и начальников служб, все с нетерпением ждали команды на эвакуацию.
– На севере громыхает все сильнее, – войдя на КП, сказал комиссар полка майор Казаринов. – Надо хотя бы семьи оставшиеся отправить.
– Громыхает не первый день, – возразил капитан Петровский. – А сегодня ветер оттуда.
– Пахнет не ветром, а порохом. Как бы потом поздно не было, – возразил Казаринов.
– Приказ был только один: ни шагу назад. Крым удержать во что бы то ни стало, – категорично напомнил Петровский.
– Все так, но семьи надо бы отправить.
– Моя тоже здесь. А если танки действительно прорвались, то отправлять поздно.
Меньшиков слушал спор комиссара с оперуполномоченным и не вмешивался. Оба правы: отправить не пожелавших в первые дни войны уехать жен командиров надо бы, но куда и на чем? Не перерезана одна?единственная шоссейная дорога на Керчь, но и она непрерывно обстреливается и штурмуется авиацией немцев. Да и машины загружены авиационным имуществом. И есть ли гарантия, что вскорости немцы не перережут последнюю дорогу?… КП дивизии молчит, значит, положение действительно серьезное.
В землянку вошел лейтенант Пикалов.
– Товарищ майор, над аэродромом «рама» кружит, – обратился он к Меньшикову, – а некоторые самолеты уже без масксеток. И машины снуют туда?сюда.
Масксетки сняты с самолетов, которые через полчаса должны лететь на боевые задания; но Меньшиков распорядился бомбы пока не подвешивать. Техники поторопились снять маскировку, теперь сетки натягивать было поздно. И надо ли?
Меньшиков снова крутанул ручку телефона. Ответил оперативный дежурный. На просьбу позвать полковника сказал, что он разговаривает по другому телефону.
– Хорошо, я подожду.
Прошло еще минут пять, пока полковник взял трубку.
– Что у вас там стряслось? – спросил он недовольно.
– Ничего пока не стряслось, но уже «рама» кружит над аэродромом и канонада все слышнее.
– Только без паники, товарищ Меньшиков, – приструнил его полковник – Сидите и ждите. Вас не забыли, и, когда потребуется, команду получите.
– А с боевым вылетом как?
– Я же сказал: ждите!
– Есть.
Все ясно: фронт действительно прорван, и те танки, которые наблюдали наши разведчики, – немецкие. За ночь они прошли километров тридцать. До аэродрома им остались считаные минуты.
Меньшиков остановил взгляд на командире батальона аэродромного обслуживания.
– Быстро грузите имущество. Все, кто не летит, на погрузку. Сигнал к отправке – две красные ракеты.
Меньшиков направился было в землянку, как его остановил голос руководителя полетов, находившегося на «вышке» – деревянной будке, откуда в мирные дни осуществлялось руководство полетами.
– Товарищ майор, к аэродрому приближаются мотоциклисты, целая колонна. Похоже, немцы.
Меньшиков рванулся сам на «вышку». То, что он увидел, поднимаясь по ступенькам, стиснуло его ознобом, и ноги мгновенно одеревенели, стали чужими. Он так и не смог подняться на площадку, застыл на предпоследней ступеньке. Да и незачем было подниматься, все хорошо видно отсюда: по шоссе со стороны Сак мчались мотоциклисты. Один за другим. Да, это были немцы: мотоциклы с колясками, с двумя седоками – один за рулем, второй за пулеметом, в касках, в очках. Где?то, значит, должны двигаться и танки. Точно: на самом горизонте он различил темные коробки, окутанные клубами дыма и пыли.
– Дождались, – простонал Меньшиков и глянул вниз, где с него не спускали глаз начальники служб: не услышали ли? Кажется, нет. Крикнул:
– По самолетам! Запускать моторы и взлетать без команды. Ведущий тот, кто взлетит первым. Курс – на Керчь. Наземному эшелону отходить на восток вдоль побережья. Я взлетаю последним. – Он взялся за перила и почти скатился вниз, где уже никого не было, кроме капитана Петровского. Оперуполномоченный поджидал его.
– Поздно, Федор Иванович, – сказал он категорично и безжалостно. – Наземный эшелон отойти не успеет, если не выделить группу прикрытия.
Капитан был прав, и Меньшиков позвал с «вышки» руководителя полетов.
– Разыщите начальника штаба, передайте мой приказ: группу прикрытия – к шоссе. Держать немцев, пока не взлетит последний самолет и не отойдет последний грузовик. Потом отходить на восток.