В своей речи доктор использовал такие слова как “агрессивная” и “химиотерапия”, “долгосрочные вероятности” и “побочные эффекты”. Я увернулся от пули прошлым летом, но, похоже, она все-таки зацепила меня. Я вдруг задумался о том, не ошибся ли я с онкологом. Возможно, поехав в Детройт, я бы нашел врача получше, который бы с самого начала посоветовал мне химиотерапию, и рак бы не вернулся.
Но что случилось, то случилось. Мои руки тряслись, когда я вскочил со стула и покинул его кабинет. Они с медсестрой последовали за мной в комнату ожидания и последние слова, которые я услышал от них перед тем, как тяжелая стеклянная дверь захлопнулась за мной, были: “Позвоните, чтобы составить расписание первого цикла”.
Я не мог поверить, не хотел. Это невозможно, неправильно. Мне всего двадцать восемь. Я хотел ее. Хотел Оберн, но решил ничего не говорить ей об излучении прошлым летом, чтобы защитить ее, и сделал бы это снова. Она ушла и продолжила двигаться дальше. Я же делал все, чтобы однажды вернуть ее, я развелся с Мел, поговорил с директором, но одно единственное слово и все мои старания пошли прахом.
Метастазы.
В тот же день я пошел к директору и взял срочный отпуск. Я не говорил ему о том, что хожу на облучение, и делал все, чтобы скрыть этот факт. Плотный поток туристов окупил себя сполна – мне не составляло особо труда затеряться в Траверсе три раза в неделю на полчаса.
Он с полным недоумением смотрел мне в след, когда, развернувшись, я вышел из его кабинета. Я не хотел отвечать на вопросы, просто не мог, мне нужно было самому разобраться со всем этим, чтобы двигаться дальше.
Лечение началось на следующей неделе. Каждый день я ездил в Траверс, позволяя им накачивать себя токсинами, чтобы избавить собственное тело от больных клеток. Ослабленный и дрожащий, я склонялся над унитазом, когда меня мучила тошнота от химии, которой пичкали мой организм, чтобы убить то, что я даже не мог увидеть.
Я постоянно думал об Оберн. В те редкие моменты, когда пот не застилал мне глаза, и я и мог на чем-то сконцентрироваться, перестав трястись, я читал. Читал “Лолиту”, “ На маяк” и “И восходит солнце”. Я заполнил ее книжный шкаф книгами, которые она любила. И я выжил.
Глава 28
Ко второй неделе лечения все в городе знали, что я взял отпуск. Мел звонила мне днем и ночью, но все ее звонки я отправлял на голосовую почту. Вскоре она переполнилась и места для новых сообщений больше не осталось. Мне хотелось выбросить свой телефон, но где-то в глубине души я надеялся, что она позвонит.
Но увидев ее имя, высветившееся на экране, я удивился.
- Оберн, - ответил я дрожащим голосом, лежа в кровати с книгой в ослабших руках.
- Почему ты взял отпуск? - перешла она сразу к делу. Я бы разозлился, если бы ощущение безграничного счастья не затмило все остальное.
- Я тоже рад тебя слышать, - промямлил я, моментально забыв обо всем, кроме нее.
- Ты в порядке? - От ее взволнованного голоса внутри меня что-то растаяло. Я скучал по ней. Черт, казалось, что у меня в груди была дыра, так сильно я скучал по ней.
- Нет, не в порядке, - я не мог ей больше лгать. Я жалел об одном из того, что случилось этим летом – о собственном молчании, и это чувство преследовало меня.
- Что происходит? - Нотки страха проявились в ее голосе.
- Можешь приехать?
Оберн появилась у моей двери менее чем через два часа. Она обнимала меня, пока мы вместе плакали у меня на диване. Гладя ее по спине, я рассказал обо всем, включая сроки лечения и прогнозы. Наконец, я признался, что летом уже проходил через это.
- Почему ты не сказал мне? - Ее ресницы отяжелели от слез.
- Я не знал, каким будет результат, Оберн. И все еще не знаю. Я не могу обещать тебе вечность, - тихо сказал я.
- Рид, - выдохнула она, и слезы снова полились у нее из глаз. Она взяла мое небритое лицо в ладони. - Мне плевать на вечность. Вечность относительна. Я останусь с тобой, потому что я люблю тебя. - Она нежно поцеловала меня в пересохшие губы, и мое сердце болезненно сжалось.
- Ты не можешь остаться, - прошептал я, и эти слова разрывали меня на части.
- Очень жаль, потому что ты застрял тут со мной, - улыбнулась она, вытирая слезы.
- Я не позволю тебе. Рак это ужасно. Химия разрушает тебя. Мне приходится принимать пищевые добавки, потому что большую часть времени не могу удержать в себе что-либо! Не хочу, чтобы ты это видела. Не позволю. - Отстранившись, я встал и стал расхаживать по комнате, но быстро понял, что это не лучшая идея. Мышцы запротестовали, и комната поплыла у меня перед глазами. Подойдя к французской двери, я облокотился о прохладное стекло.