— Не важно.
Зачем тогда спрашивает, если сам не готов ответить на тот же вопрос? Да и не всё ли равно?
Край платья одним рывком оказался где-то на талии, ладони огладили бёдра, ягодицы, сдвинули узкую кружевную полоску трусиков. Эжени наклонилась над столиком и с улыбкой отстегнула невидимый поводок. Тело наполнил сплав холода и возбуждения, привычный, контрастный. В сознании поднялась метель, заметающая мысли, сомнения, инстинкт самосохранения, оставляющая лишь желание поглощать тепло, такое вкусное, щекочущее, и растворяться в нем же.
Пальцы скользнули вниз по животу под белье и между бёдер, находя чувствительное местечко, вырывая стон. Поцелуи-укусы по плечу, шее, за ушком, жар прижавшегося со спины тела. Собственными ладонями Эжени смутно ощутила, как начала нагреваться и оттаивать заиндевевшая было столешница. Едва расслышала звяканье пряжки ремня, шорох молнии, даже чьи-то далекие шаги, прошелестевшие через холл, женский смех. Эжени закусила губу, давя вскрик от резкого проникновения, но сущность с восторгом, порой казавшимся Эжени маниакальным, устремилась к новой игрушке, вцепилась снежными щупальцами, вытягивая желанное тепло. Сильные толчки сливались с уверенным движением пальцем, с тяжелым неровным дыханием Дэсмонда. Эжени ухватилась за край столика, уже не сдерживая стоны.
Сущность тоже наслаждалась. Пила, пила, словно иссушённая земля долгожданную влагу дождя, и не могла остановиться, не могла насытиться, не могла отпустить. Чужой огонь не заканчивался, он стекал лавой, густой, с горьким привкусом имбиря, ударявшей по затуманенному сознанию лишней порцией крепкого алкогольного напитка. На долю секунды возникло опасение, тренькнуло тревожным звоночком. Что-то определенно не так… одна сущность поглощала другую, но неясно, кто кого… И уверенности, что инициатива принадлежит Эжени, уже не было.
Мысль мелькнула и отступила, растворилась за волной удовольствия, мощного, опаляющего, наполнившего тело столь желанным жаром. Кажется, Эжени сама стала сгустком огня, живым, послушно изгибающимся в чужих руках. И сознание исчезло окончательно в охватившем её пламени, угольно-чёрном, непроницаемом.
Жаль, нельзя снять голову и положить её на часок-другой в какое-нибудь тихое место, чтобы отдохнула, в себя пришла.
И не болела сейчас так, словно накануне хозяйка основательно перебрала с алкоголем.
Эжени в очередной раз скривилась, потёрла виски. Таблетку выпила ещё дома, но лучше пока не стало, голова по-прежнему раскалывалась, рождая ненависть ко всему человечеству в целом и неурочным клиентам в частности.
Определённо такого рода вечеринки не рассчитаны на тех, кому надо на работу в субботу.
— Ну, как прошла эта твоя тусовка для избранных? — Юлисса подошла бесшумно, встала рядом, прислонившись бедром к краю стола.
— Прошла, — пробормотала Эжени.
— А как прошла?
Смотря какая часть.
Эжени не помнила окончания вечера, вернее, ночи. Не помнила, как добралась до дома. Не помнила, где и как рассталась с Дэсмондом. Не помнила, что вообще происходило после её оргазма. Но оргазм, смешавшийся с насыщением снежной половины, оказался весьма и весьма неплох.
Потрясающ даже. До отключки нормального восприятия.
Всё-таки перебрала. Только не с алкоголем, а с энергией.
Зато сущности хорошо. Растеклась по телу ощущением сладкой неги, ленивая, довольная, точно налакавшаяся валерьянки кошка. И если бы голова ещё не болела, то можно было бы сказать, что жизнь удалась практически.
Юлисса оглядела зал, убеждаясь в отсутствии клиентов и развесистых ушей начальства, и понизила голос:
— Хоть склеила какого-нибудь добра молодца?
Склеила. Правда, теперь и не разберёшь, доброго или не очень.
Проснулась по звонку будильника, въедливому, проникающему в мозг раскалёнными иглами. В платье. В своей постели, в квартире, которую они с Алионор снимали на двоих. На работу Эжени собралась и ушла по привычке быстро, тихо, стараясь не разбудить подругу.
— Ну, может, злого тогда? — предположила Юлисса, не дождавшись ответа на предыдущий вопрос.
— Юл, — Эжени взялась за мышку, попыталась сосредоточиться на изображении на мониторе. — Мне… работать надо.
— Да-а? — с искренним почти удивлением протянула Юлисса. — Ла-адно, расскажешь всё, когда твоя голова перестанет трещать на весь зал, а перекошенная физиономия — пугать клиентов, — и, улыбаясь понимающе, отошла.
Вот птичка настырная.
Неужели так очевидно? Надо, пожалуй, лицо сделать попроще и не морщиться страдальчески.