И что на самом деле является причиной столь настойчивого внимания? Только ли схожесть сущностей? Снежной сути однозначно хорошо рядом с Дэсмондом, даже чересчур хорошо, даже когда он лишь держит за руку или обнимает невинно, но, кроме живущей инстинктами сущности, в этом теле ещё и собственно Эжени есть. Человеческое сердце отчаянно боялось обжечься, а разум упрямо искал подвох, логическое объяснение происходящего, не скатывающегося в наивный романтизм. Хорошо ещё, Дэсмонд о любви с первого взгляда не вещал…
Да и кто такой сам Дэсмонд?
– Вау! Посмотри, Эжени. – идущая рядом Юлисса остановилась вдруг, пихнула несильно локтём, отвлекая от дум.
Ответ на вопрос?
С большого портрета в раме массивной, позолоченной на Эжени смотрел Дэсмонд. В полный рост, опирающийся небрежно на трость, одетый в старинный костюм века, наверное, позапрошлого, насколько возможно судить, исходя из исторических фильмов и прочитанных книг. Темно-синий сюртук, светлый узорчатый жилет с блестящими пуговицами, замысловато повязанный шейный платок, белые брюки. Алая драпировка фоном и часть колонны.
– Прямо вылитый ты, ну копия, – заверила Юлисса восхищённо. – Точь-в-точь, правда, Эжени?
Копия?
Эжени перевела взгляд с портрета на того, кто стоял на расстоянии вытянутой руки.
Идеальная копия. Разве что лицо на портрете холодное, надменное и взгляд неприятный, высокомерный, да выбрит гладко.
– Я сам позировал для этого портрета, – заметил Дэсмонд, глядя на Эжени выжидающе.
– О-о, здорово как, – протянула Юлисса. – Хороший костюмчик.
– В те годы было принято так одеваться.
– В какие… годы? – определённо растерялась коллега.
– Века… – Дэсмонд прищурился, всматриваясь в портрет. – Века полтора назад, возможно, немного меньше.
– И сколько тебе лет? – спросила Эжени напрямую.
– Сто восемьдесят три, – признался Дэсмонд спокойно. – Так что ты зря волновалась, оказаться старше меня ты вряд ли могла.
Действительно. Не всякая нечисть столько живет и при этом выглядит на двадцать с куцым хвостиком. Да и сама Эжени при всём желании не проживет, почитай, два века без семнадцати годков.
Почти два века жизни. Хорошее знание дворца. Портрет себя, любимого, прозрачным до неприличия намёком. Сколько ещё двухсотлетних реликтов могло затеряться среди приглашённых на этот бал?
– Ты, – произнесла Эжени негромко.
– Я, – подтвердил Дэсмонд.
– Ты и есть тот самый реликтовый князь, организатор этого бала и хозяин дворца, – прозвучало обвинением и, что досаднее всего, обвинением, пронизанным детской какой-то обидой. Словно узнала, что подарки под ёлку на Новый год кладёт мама, а не сказочный Мороз, властитель севера и супруг матушки-Зимы.
– Да.
– Быть того не может, – пробормотала Юлисса, пригляделась подозрительно сначала к Дэсмонду, затем к портрету и снова к Дэсмонду, в явной попытке найти десять отличий. – Или может?
– Почему нет? Я здесь, перед вами. Эжени подтвердит, что я не призрак и не дух.
– И ты специально привёл нас к своему портрету? – продолжила Эжени обличающе.
– Не стану отрицать очевидное.
– Почему ты сразу не сказал?
– Не хотел напугать тебя ещё сильнее. Да и не был уверен, что ты не примешь всё за неудачную шутку.
Издевается? Чем дальше, тем больше всё, вообще всё происходящее выглядело шуткой неудачной, неуместной.
– Тебе же принадлежит по меньшей мере треть этого мира… – вмешалась Юлисса и подозрение в карих глазах сменилось восторгом ошалевшим, фанатичным немного.
– Слухи несколько преувеличены, – с любезной улыбкой парировал Дэсмонд. – На самом деле лишь четверть.
– …элитный отряд ловцов…
– Это заслуга Ройса, не моя. Он возглавляет княжескую службу безопасности и сам тренирует своих бойцов.
– …и ты из рода огненных князей, тех, в кого, по легендам, жизнь вдохнуло само Солнце!
Уж лучше бы демон. Демоны, они проще, понятнее. Горячая кровь, неистовая страсть, дикий нрав, отсутствие обязательств. Что ещё надо для счастья?
Сын Солнца. Что ему какая-то снежная полукровка? Удивительно, как сама она не сгорела в его объятиях, не растаяла вешним снегом на жарком весеннем солнце.
– Всё возможно, – Дэсмонд развёл руками, словно оставляя предположения о собственном происхождении на откуп фантазии собеседников. – Юлисса, ты извинишь нас?
– Что? А, да-да, конечно, – и коллега отошла к следующей картине, приняв вид человека, глубоко заинтересованного представленным образцом живописи.
Дэсмонд шагнул к Эжени. Желание отшатнуться пришлось подавить, заставить себя остаться на месте, замереть холодной скульптурой.
– Эжени…
– Ничего не выйдет, – выпалила поспешно. Возможно, слишком поспешно.
– Почему?
Действительно не понимает?
Искреннее, незамутнённое недоумение в зелени глаз, растерянность, ожидание ответа – и впрямь не понимает. Как можно быть таким наивным, прожив в двух мирах столько, сколько Эжени и в страшном сне не приснится?!
Или притворяется искусно?
– Дэсмонд, пойми меня правильно, – начала Эжени нерешительно. – Ты мне нравишься и сущности моей тоже, но… но давай будем объективны. Даже если мы отбросим разницу в возрасте, воспитании и социальную пропасть, между нами остаётся ещё наше происхождение. Мама рассказывала, что первая из нас, наша родоначальница, была плодом связи властителя севера и обычной смертной девушки. Согласно семейной легенде, Мороз влюбился в эту девушку, едва увидев её, катающуюся на санях с подругами и приятелями, и сей же час похитил и увёз её в свой ледяной чертог. Мороз тоже пришелся по душе девушке – мама говорила, что только в человеческих сказках хозяина севера изображают почтенным бородатым старцем, а на самом деле он видный мужчина с серебряными волосами… разумеется, я не знаю, как оно там было в действительности… – хотя Дэсмонд-то как раз и может знать. Четверть иного мира в его распоряжении. – Влюблённые провели во дворце Мороза несколько счастливых месяцев… возможно даже, девушка полагала, что так будет всегда. Но Мороз был женат – на Зиме и вскоре снежная богиня узнала об измене своего супруга. Приняв облик безобидной старушки-служанки, она пробралась во дворец в отсутствие мужа. Увидела богиня соперницу, а пуще того – живот девушки, который одежда уже не скрывала, услышала, как девушка делится счастьем со своей камеристкой, рассказывает, как клялся ей Мороз в вечной любви, какие обещания давал, презрев принесённые когда-то жене обеты. Рассердилась Зима и, вернув себе истинный облик, коснулась испуганной девушки дыханием вьюги. И превратилась девушка и все обитатели дворца в холодные безжизненные статуи. Затем богиня покинула дворец. Вернулся Мороз, а вместо возлюбленной – ледяная бездыханная статуя. Властитель был вне себя от горя, пал на колени перед замерзшей девушкой и стал просить прощения за то, что подверг опасности её и их нерождённое дитя. И вдруг он услышал тихий стук. Оказалось, сердечко ребенка ещё билось, маленький не замёрз, согретый последними крохами тепла, отданного его матерью в отчаянном порыве. На помощь Морозу пришла Весна, она пожалела безутешного властителя и отогрела девушку, чтобы та смогла родить ребенка. Мороз, желая скрыть любимую и дитя от ока ревнивой Зимы, спрятал обеих в мире людей. Но девушка умерла, дав жизнь дочери, и девочка осталась совсем одна в незнакомом мире. И для неё не прошла бесследно заморозка матери, вместе с девочкой на свет родилась снежная сущность, живущая внутри дочери Мороза. Все мы, каждая из нас рождается такой – холодной, голодной, жаждущей чужого тепла, чужой энергии. Так будет всегда, это у нас в крови и передаётся нашим дочерям. Мы не можем прожить нормальную жизнь с мужчиной, у нас даже не рождаются мальчики, только одна-две девочки, не больше. Летом мне проще, мне хватает того тепла, что есть вокруг, но зимой… зимой хуже и дело не только в низкой температуре. Порой мы слышим зов Зимы. Богиня приглашает нас в свои объятия, обещает, что нам будет хорошо, как никогда прежде. И если кто-то из нас поддаётся, уступает соблазну, то… то превращается в ледяное существо. Без эмоций, ни радости, ни горя, ни любви, ни ненависти. Ей больше не нужно тепло, ни человеческое, ни лета, её мало что волнует, кроме удовлетворения основных инстинктов тела. Наливающийся жар весеннего солнца, дыхание Весны – единственное, что способно её пробудить, если будет на то её желание. Сердце оттает… чтобы раз и навсегда сгореть в пламени вернувшихся чувств.