К горлу подкатил комок, возникло желание опустить взгляд, оторваться от почти знакомых черт лица и пожалеть себя за то, что все важные для меня мужчины в этой жизни, рано или поздно, предают.
Проректор, видя перемены в моём поведении спокойно отпустил руки и поднялся с кровати, оставив меня в одиночестве осмысливать происходящее, хотя я видела его тревожные взгляды,
О четвертой стадии уже догадалась, ведь, когда опускаются руки и не срабатывает ни один действенный метод, человек впадает в депрессию, из которой вытащить его может только он сам.
Но я не буду Василисой Дарганир, если не обскачу этого чурбана!
— Отлично. — киваю я. — Ты- Женя. Человек, который находился рядом со мной с пелёнок. — и тут же выпаливаю. — Покажи мне. Докажи.
— А ты уверена, что хочешь этого? — Евангелион берет стакан со стола доверху наполненный водой и я ощущаю неприличную сухость во рту, про которую забыла за всеми этими нервотрепками. — Уверена, что хочешь загонять себя в рамки? — Стакан был протянут мне и я настороженно его приняла, пытаясь сообразить о каких рамках идёт речь. — Ты прикипела к той внешности, но это лишь оболочка…
Жидкость была поглощена со скоростью света и невероятным удовольствием обреченного на смерть в пустыне странника. О, Боже, какое наслаждение! Несколько капель даже сорвались с губ, и прокатились по коже куда-то в вырез безразмерной рубашки, но меня больше волновало то, что водички оказалось куда меньше, чем желания ею напиться.
Не без сожаления протянула стакан обратно, но была тут же схвачена крепкой рукой за запястье, а вскинувшись провалилась в потемневший взгляд бездонных омутов. Дыхание пропало, как и стакан из моих рук. Время, наверное, тоже. А стук сердца в груди, и вовсе, кажется, перестал иметь место быть.
— Я хочу, чтобы ты прочувствовала меня не взглядом… — Евангелион протянул мою руку к своему лицу и прикоснулся моими кончиками пальцев к щеке и по ним, будто побежали искорки, достигая остановившегося где-то сердца. В этот миг это касание к коже показалось мне самым восхитительным событием в моей жизни. Самым невероятным моментом. — …не кожей… — Дернул на себя с такой силой, что я бы просто не устояла на кровати, стоя на коленях. Я просто рухнула в его объятия, чувствуя, как меня сжимают крепкие руки. Как жадно вдыхают запах моих волос. Как неистово бьется сердце в чужой груди. — …не телом. — Щекой скользит по моей щеке, вызывая ураган ощущений от подобной близости и такой тесной ласки, добирается до уха и проникновенно шепчет. — … не слухом. — А после его пальцы замирают где-то в районе лопаток, стискивают кожу, а губы находят жилку на шее моего дрожащего тела. — Я хочу чтобы ты прочувствовала меня своей душой, мату май. — И когда я уже подумала о том, что Евангелион вонзит свои клыки, как это делал космос, я ощутила лишь легкий укус, от которого под кожу пробрался разряд электрического тока, пробравшего до самого основания.
Гормоны взбунтовались и устроили настоящий выброс вулканического возбуждения в кровь, мозг и прочие составляющие моего тела. Ноги просто перестали выполнять свою основную функцию, ослабев. И если бы меня не держали крепкие руки обладателя самых обычных зубов, от ощущения на шее которых пробирает до костей, боюсь, я бы позорно грохнулась на пол.
Евангелион усадил меня на кровать и тревожно всмотрелся в моё лицо, пока я лихорадочно соображала, как послать всё это к чертям собачьим. Выветрить возбуждение, сладко поющее оду моему разуму, навязывающее желание послать всё к черту и бросится на шею к тому, кого оно так жаждет. В голову пришло одно очень помогающее в таких вопросах слово.
Сублимация.
Направить едва сдерживаемую энергию в другое русло?
Да как два пальца..!
Мысленно усмехнулась, почувствовав вкус горечи на языке. Только этого и не хватало. Это всё чертовы гормоны!
— Хочешь, чтобы я прочувствовала тебя душой? Да, Жень? А катись-ка ты колбаской, лживая дрянь. За восемнадцать лет ни одного намёка, ни одного словца правды…
— Я бы сорвался, Василиса… — накрыли мой порыв разозлится медным тазиком. Его кадык на шее дёрнулся, а секунду спустя горячие пальцы попытались накрыть мою ладонь, но я одёрнула руку, боясь не выдержать давления собственных чувств. — Я и без того был на грани.
А какого мне теперь? Какого было, когда я попала сюда, не понимая, что происходит? Кругом какие-то вампиры, угроза собственной жизни и жалкая обреченность, с которой приходилось бороться не только умом, но и сердцем. Постоянная тупая боль внутри от осознания того, что я больше его не увижу. А теперь вот он… Передо мной, только руку протяни, но… Это не то лицо, не те глаза, не те губы.