С веток деревьев капала вода. Несколько птиц уже щебетали, обозначая свою территорию. Гул телестудии заглушал размеренный плеск волн.
Дорога круто спускалась вниз. Она отодвинула засов на красных воротах, перешагнула через лужу. Засов плавно скользнул на свое место. Она прошла по траве, завернула за угол и вышла к телестудии, стоявшей у живой изгороди. Внутри, за полупрозрачной занавеской, виднелись три силуэта. Кажется, играют в карты. Занавеска шевелилась, фигуры — нет. На сиденье в кабине развалился какой-то мужчина. Спит.
Позади телестудии компания подростков курила одну сигарету на всех. В холодном воздухе дым, который они выдыхали, превращался в облачка белого пара. Когда Ребекка подошла ближе, подростки начали тыкать друг друга в бок.
И тут она остановилась, потрясенная. Один, беспечный, словно плывущий по течению, он неторопливо брел за спинами подростков. Его никто не замечал. Бурая охотничья куртка висела на нем мешком. Под курткой — толстовка с капюшоном. Брюки с подвернутыми штанинами. В ботинках с развязанными шнурками, с язычками, свисающими набок. От него валил пар: казалось, он шел издалека, усталый и запыхавшийся.
Рот слегка приоткрыт. Верхняя губа мокрая от соплей. В челке запутались листья и комочки грязи. Под мышкой он нес какую-то черную сумку. Сумка выскользнула, и он поймал ее на лету, не сбавляя шага. Длинная, светло-серая полоска. Гидрокостюм. Он несет гидрокостюм.
Ее он пока не заметил. Его тело, казалось, волокло за собой собственную тень: медлительную, упирающуюся, но четкую. Sh’khol. Теперь она знает подходящий перевод. «Омраченный тенью».
За спиной Ребекки отворилась дверца передвижной телестудии. «Миссис Баррингтон!» — позвал кто-то. Она не обернулась. Ей казалось, что она летит куда-то, словно авто с отказавшими тормозами.
Она услышала, что сзади поднялась суматоха. Из телестудии выскочили двое, трое, четверо. Невероятный звук — его имя. «Томас. Это ты? Повернись сюда, Томас». Подростки заорали. «Глянь сюда!» Они полезли в карманы за мобильниками. «Томас! Томас! Повернись к нам, Томас!»
Ребекка увидела над собой пушистый микрофон. Опустился, завис прямо перед ее носом. Она оттолкнула микрофон. Оператор подтолкнул ее в спину. Снова поднялся шум. Она устремилась вперед. Ноги скользили по грязи.
«Томас!» Он обернулся. Она обняла его. Радость прилила к сердцу.
Она сжала в ладонях его лицо. Бледная кожа. Белки глаз. Взгляд, словно от другого человека — мальчика из совершенно иной жизни.
Он отдал ей гидрокостюм. Холодный и сухой.
Новость опередила их. Когда, обогнув угол, они направились к дому, их уже встречали радостными криками. Алан, в одной пижаме, выбежал на дорогу, но, заметив телекамеры, резко остановился, прикрывая рукой дыру на хлопчатобумажных брюках.
Ребекка, обнимая Томаса за плечи, провела его через толпу. Не размыкая объятья, подтолкнула к двери.
Пол был залит солнечными лучами. Женщина-инспектор застыла посреди комнаты. Ее жетон сиял. «Инспектор Харнон». Ребекка осознала, что способность говорить вернулась к ней. Она вновь может называть имена, произносить слова, формулировать мысли. По пояснице разливалось тепло.
Одежда Томаса пахла торфяным дымом. Это была, осознала она позднее, одна из немногих данных ей подсказок.
В дом все шли и шли люди. За окном стоял фотограф. Со всех сторон звонили телефоны. На плите свистел чайник. Томас окаменел от страха. Его нужно увести от этой толпы. Фотограф прислонил объектив к оконному стеклу. Ребекка успела развернуть Томаса спиной прежде, чем блеснула вспышка.
В комнате Томаса утреннее солнце разрисовало пол узором из маленьких прямоугольников. Ребекка опустила жалюзи на окне. Шлем лежал на кровати. Пижама Томаса, аккуратно сложенная, — на стуле. В дверь стучали. Ребекка не реагировала. Томас затрясся. А Ребекка гладила его лицо, целовала его.
За ее спиной робко приоткрылась дверь.
— Оставьте нас, пожалуйста, — произнесла Ребекка. — Оставьте нас.
Она дотронулась до его щеки, потом стянула с него бурую куртку. Охотничья. Порылась в карманах. Обрывки ниток, комочек меха, отсыревший спичечный коробок. Томас поднял руки, и Ребекка стянула с него через голову толстовку. Кожа у Томаса была гладкая, в мурашках.
С его волос слетел на пол оборванный листок. Ребекка развернула Томаса, осмотрела его спину, затылок, лопатки. Никаких отметин. Ни царапины, ни ссадины.