«Мы всё же рискнём. — с ухмылкой ответил староста. — Пойдём. Предводитель должен подавать пример своим последователям».
Шрам и Кабан молча последовали за старостой, который нырнул в только что разбаррикадированную дверь здания, чей внешний вид не внушал доверия. На удивление, внутри всё выглядело не так уж и опасно. Вековая пыль и грязь, конечно же, являлись несомненным атрибутом лестничных пролётов, но при этом мощные балки и не скрипящие лестницы вызывали доверие и ощущение надежности.
Поднявшись на четвертый этаж, староста повернул в одну из комнат в которой, судя по голосам, уже находились апатриды. Шрам с другом, не задумываясь, последовали за ним.
В комнате, через разбитое окно, на расстоянии нескольких десятков метров, открывался вид на границу города, совсем под другим углом. Тут Шрам оказался на одном уровне, на равных, со стражей расположенной на стенах. Но поражала его не недосягаемая ранее высота, и даже не величественный вид стены, на которую доселе обычный последователь мог лицезреть лишь издали и снизу. Шрама поразил вид за стеной, который теперь открывался во всей красе со своими ровными дорогами и фонтанами. С деревьями и блестящими зданиями. Оказывается, аббатство не ограничивалось несколькими высотками посередине города. Теперь было видно, что внутри существуют сотни более мелких, ранее скрытых от глаз последователя, зданий.
Теперь, наконец, Шраму стало понятно, насколько он был глуп. Вся его жизнь была не больше, чем шутка, рожденная чьей-то больной фантазией. Видимо, партийцы действительно считали последователей примитивными. А вдруг, так и было? Возможно, тот партиец в трактире был прав. Может быть, действительно, последователю и не стоит думать? Может он и не думает вовсе? Может лишь пытается думать? Или, даже, попросту, только думает, что может думать?
Всё это приводило Шрама в уныние. Апатия невольно рождала мысль о том, что может быть, единственный действительно обдуманный шаг — это шаг в то самое окно. Прямо сейчас, просто взять и шагнуть. Ведь, всё, что он знал, всё, во что он верил — всё ложь. За пару дней были разрушены иллюзии строившиеся десятками лет. Причем больше всего Шрама оскорблял тот факт, что тут не было сложных схем и страшных тайн. Шрам, как и любой другой последователь, сам верил во всю чушь, которую ему изо дня в день внушали. Ему ничего не мешало в любой момент, и без помощи апатридов, подняться сюда и посмотреть на мир с другого ракурса. Но он осознано запрещал себе это делать. Не стража и не партийные жрецы — он сам. Каждый последователь сам себя держит в неведении, цепляясь за иллюзорную стабильность и вымышленные ценности, боясь потерять то, что нажил. А ведь, терять-то, и вправду — нечего.
«Потрясающий вид, не правда ли? — сказал староста, забравшись на подоконник, на котором уже каким-то образом очутился Шрам. — Это настоящая жизнь, Шрам. Возможно, ты сейчас думаешь, что логично было бы всё сейчас закончить. Но нельзя закончить то, что еще не начиналось. Ты еще не жил, Шрам. Но можешь. Теперь ты видишь всё по-другому. И жизнь свою ты можешь по-другому устроить — по-настоящему».
«А, что? — очухался Шрам. — Да, я и не собирался… Просто вид, действительно, потрясающий. Сейчас я впервые чувствую, что действительно живу».
Только сейчас, первый раз, Шрам почувствовал спокойствие. Впервые. Не за последние пару дней, а за всю жизнь. Он всегда чего-то боялся. Не угодить Барину, опоздать на работу, стать объектом порицаний в храме. А потом к этому еще прибавился страх быть пойманным или убитым стражей, страх перед неизвестностью, страх сказать апатридам не то, чего от него ждут. И только сейчас наступил момент истинного спокойствия. Причем не безразличия или отрешенности, а именно спокойствия.
Один единственный шаг. Шаг в окно или в будущее. Какая разница? Последствия и того и другого предугадать невозможно. Но есть ли смысл сейчас всё заканчивать, если только что от всего освободился? Конечно — нет. Теперь ничего не гнетёт и не тянет назад. Больше нет необходимости каждое своё решение просеивать через сито общественного мнения. Не одобрят, осудят? Какая теперь разница. Наконец можно делать то, что действительно хочешь, а не то, чего от тебя ждут. А если вдруг всё надоест, если всё окажется очередным заблуждением — окно никуда не денется, оно всегда будет тут. Ждать, чтобы освободить от груза новых ошибок. Если, конечно, таковые будут тяготить. Ведь, теперь любой шаг может стать последним. Стоит только захотеть.
«Вот и хорошо. — поддержал староста. — Именно по-настоящему живой ты нам и нужен».