«Что у вас там стряслось? — без приветствий спросил Парэс. — Ты так резко убежал, что мы с господином Абутэрэ, даже не успели понять, что к чему».
«Видуя на четвертом месяце. — как-то без эмоционально ответил Адрет. — Попала в лазарет. Но сейчас всё нормально, уже дома».
«Я заметил, — усмехнулся Парэс — я же на домашний телефон звоню. Хорошо, что всё обошлось. И поздравляю, с выполнением гражданского долга. А то в последнее время, среди партийцев не особо принято рожать. Все боятся, что их дети, в итоге, попадут в последователи или, еще чего хуже, в апатриды».
«Да, — согласился Ардет, — даже и не знаю, вроде бы радоваться нужно, но что-то не радостно».
«От чего же? — пытался поднять настроение Парэс и, припоминая Ардету недавний разговор, добавил. — По твоим же словам — обратной дороги нет. Так что, если партийцы рожать перестанут, скоро все апатридами станем».
«Не знаю даже, — Ардета не покидали сомнения, — теперь поменяется всё. Видуя не сможет работать в Институте, так как иначе будет воспитывать собственного ребенка. Значит, ее назначат куда-нибудь еще. А вдруг во внешний город? Будет, постоянно общаться с партийцами и апатридами, как Филия. Что тогда?»
«Какая Филия? — Парэс, явно терял ход мысли Ардета. — Да, и с чего ты взял, что во внешний? Видуя опытный лекарь, таких оставляют всегда в аббатстве. А может быть, вообще, к какому-нибудь аббату приставят. Представляешь, как Эт удивится? Все его жизненные стремления можно обогнать одним «зачатием». Он, кстати, предположил сегодня, что ты убежал, просто, чтобы не платить».
Парэс сам уже смеялся в трубку, так как не мог сдерживаться от собственных же шуток. Ардет тоже, немного посмеивался, и возможно он даже поддержал бы этот «вечер юмора», но Видуя вышла из ванной. Друзья попрощались и все разошлись спать.
Глава 3. Как раньше уже не будет
За окном раздавались истошные женские крики. Шрам вскочил с постели и постарался подбежать к окну, но почти сразу же рухнул на пол из-за непослушных ног и адской головной боли.
«Похмелье. Нужно уметь вовремя останавливаться». — подумал про себя Шрам, но всё же, собравшись с силами, дополз до окна, так как любопытство было сильнее недуга.
За окном, по двору, видимо, из дома напротив, бежала полуголая женщина и истошно кричала. Женщина показалась Шраму знакомой, но откуда именно он ее знал, Шрам припомнить не мог. Конечно можно было бы собраться с мыслями и попытаться вспомнить, но делать этого ему не хотелось. Во-первых, головная боль была сильнее силы воли, а во-вторых, картина прояснилась сама собой, после того, как из того же дома напротив, выскочил вслед за полуголой женщиной — полуголый Клок. В одной его руке, было, что-то на подобии железной трубы, второй же он держал полуспущенные штаны. Именно, потому, что полуголая женщина была голой именно на нижнюю половину, она легко оторвалась от полуголого в своей верхней части Клока. Тот достаточно быстро запутался в своих штанах и рухнул в пыль.
Так как Шрам предусмотрительно, с вечера не раздевался, он достаточно быстро спустился во двор и подошел, к пыльному и полураздетому другу.
«Ты чего с утра пораньше, весь двор развлекаешь? — с улыбкой, периодически сменяемой гримасой от головной боли, спросил Шрам. — Оделся бы хоть».
«Очень смешно, — пытаясь отдышаться и отплеваться от пыли, ответил Клок, — твоего друга, чуть не ограбили, а ты смеешься».
«Кто тебя ограбить пытался?» — всё так же весело поинтересовался Шрам.
«А ты сам не видел, что ли? — раздражено, ответил Клок — Какого я кабана по улице гнал! Хоть бы одна тварь помогла. Нет же, все смотрели и хихикали. Но беда, в следующий раз, может постучаться и в их двери! Этот апатрид, похоже, тут уже всё разнюхал и вернется вскоре».
«Конечно вернется. — уже еле сдерживая смех, говорил Шрам. Он даже на время забыл о похмелье, — Только вернется этот апатрид опять к тебе. Потому что ты опять ее сам же и позовешь после очередной пьянки. И тебе опять никто не поможет, потому что ты опять будешь на весь город орать, что женишься на ней, сразу после «пробного заезда».
Шрам уже не мог сдерживаться, и хрюкал зажимая нос руками. Клок же просто стоял, и на его лице читались все его мысли. Это тот редкий случай, когда на лице человека было четко написано, что он практически всё вспомнил, но наотрез, отказывался признавать этот факт даже для самого себя.