«А если мы, в знак своего уважения и покаяния, украсим храм горсткой золота, что бы подчеркнуть, как сильно мы приклоняемся перед Спасителем? — не унимался Клок. — Разве это плохо? Разве кто-нибудь от этого стал более несчастным? Наоборот!»
«Может быть копатель, который ради этой горстки полгода в пыли камни разгребал?» — предложил Шрам.
«И что? — удивился Клок. — Я на ферме вообще крыс выращиваю, которых потом апатридам отдают. Получается моя работа еще более бесполезная? Копатель то потом сам же в этот храм и придет, на который собирал. А я вот за крысами не пойду. Да и вообще, в храм мы каждый день ходим, а от раскопок выходные есть».
«Может ты и прав, — сдался Шрам, — я уже сам запутался, но что-то мне не дают покоя эти мысли».
«Что за сомнения и вопросы? — удивился Клок. — Ты как будто прослушал всё, что тебе в Путилище четырнадцать лет говорили. Согласен, я тоже не ВСЕ ПРОЦЕНТЫ информации усвоил, но всё же суть мне ясна. И сомнения ко мне не закрадываются».
Клок, как бы причмокивал, почесывая язык, после очередного и уместного употребления его нового любимого слова.
«Вот смотри, — продолжал он, — видишь, вон там, на углу дома, у канавы, партийный лекарь пытается откачать избитого партийной стражей апатрида. По твоей логике, ее жизнь еще более ничтожна, чем моя, а моя более ничтожна, чем копателя, в общем, мы втроем никчемные люди, делающие бесполезную работу».
«А на деле, лично я считаю, что никчемный в этой истории только один — тот апатрид в канаве». — Клок закончил свою мысль и выдохнул.
«Кстати, она, очень даже ничего». — добавил Клок, кивнув в сторону лекаря.
Но это был лишний жест. Шрам уже несколько минут стоял, жадно впившись взглядом, в лекаря. Ему казалось, что весь день, а может и всю жизнь, его глаза повсюду искали именно ее. Все его, казалось бы, обдуманные действия и наблюдения за жизненными картинами, даже сегодняшнее разглядывание потолка в храме — всё это, были безрезультатные попытки отыскать взглядом этого лекаря. Поэтому, как только, в его поле зрения попали её очертания, взгляд, на подсознательном уровне, приклеился к объекту. И как бы Шрам не пытался стыдливо убрать свой взгляд, что бы ни привлекать внимание и ни выглядеть глупо, мозг не позволял этого сделать.
«Ты посмотри, как выглядит!» — Клок продолжал, привлекать внимание Шрама, не обращая внимания на то, что тот и без него давно уже был прикован.
И действительно. Шрам никогда не задумывался об идеале, но сейчас он понимал, что если бы и попытался себе этот идеал обрисовать, то сознание выдало бы лицо этого лекаря. В любом случае, теперь, если бы и зашел разговор о совершенной красоте, Шрам с легкостью и, не задумываясь, мог ответить, что в девушках ему нравятся: слегка округлые формы лица, тонкий рот и средний длинны нос. Что глаза у его девушки должны быть серого цвета, где в глубине должен был прорисовываться небесный оттенок, но при этом не заполняя всё голубым отливом. Что волосы должны быть у идеальной девушки, длинные и прямые, цвета на грани пепла и морского песка. И без разницы, что все видели морской песок только на картинках, каждый бы понял, о чем говорит Шрам. Теперь, если бы у них с Клоком завязался бы спор о женщинах, Шрам мог бы с уверенностью сказать, что для совершенства, формы груди и бёдер Славы излишни пышные, а вот талия и ноги солидарно соответствуют идеалу.
Клок тоже у себя в голове оценивающе описывал лекаря, но прервал он тишину, более лаконичным выражением.
«Да, я бы с ней тоже полежал в этой канаве! — Клок радостно захрюкал и добавил. — Правда, только после того, как она отмоется от этого апатрида».
«Ты слишком циничен». — на автомате прошипел Шрам, не отрывая взгляда от объекта.
«Да я ничего не имею против апатрида, — начал оправдываться Клок, пытаясь перевести всё в шутку, — все равны, просто они сейчас, как раз, на равных копошатся в этой канаве, а сегодня дождь какой был — за час не отмыться. Да и одинаковые они все, апатриды эти. Этот вон, может уже месяц как представился, и горит себе спокойно в гиене огненной, а она тискает его, таскает… не эстетично как-то».