В общем, «пустячок» получился длинный и с явным намеком на продолжение. Изабелла сразу это поняла.
— А что было дальше? — благоговейным шепотом спросила она, потянув Гарри за рукав.
Джон поймал себя на том, что испытывает нечто вроде ревности.
— Ну дальше я пока не написал… Но, наверное, скоро смогу спеть, — заулыбался Гарри, искоса поглядывая на Джона.
— Прекрасно, — сказал тот. — Я сомневаюсь, что твои вирши могли бы попасть на страницы хрестоматий по литературе Средневековья, но, честно сказать, мне очень понравилось.
Во взоре Гарри появилось спокойное удовольствие старика который сидит перед своим домом в тени дерева, посаженного им в годы буйной молодости, и, потягивая эль, любуется правнуками.
— У вас так не поют? — прозорливо спросил он.
— Нет.
— А как?
— Спой нам что-нибудь из ваших песен, Джон, — тут же загорелась Изабелла.
— Да я и петь-то толком не умею, — попытался отмахнуться Рэдхэнд.
— Быть не может! — твердо заявила Изабелла.
— Не могу в это поверить, сэр, — поддержал ее Гарри.
Джону ничего не оставалось, как только вздохнуть. Похоже, над ним довлели средневековые представления о совершенстве: если уж человек хорош, то он хорош во всем. Мир староанглийских аборигенов предельно прост в своем четком разделении на прекрасное и отвратительное, на добро и зло. Квазимодо здесь уже не место, как не место вообще никакой половинчатости добродетелей и дарований.
Тем более если речь идет о человеке из пророчества.
— Ну что ж, сами напросились, — честно предупредил Джон.
Он, конечно, не был вокальной бездарностью, однако привык строго относиться к своим способностям и отговаривался не только из вежливости.
Проблемы возникли с выбором репертуара. От нежно любимой Джоном ливерпульской четверки пришлось отказаться: «Yesterday» слушатели с первых слов оценили как песню глупую настолько, что даже шотландцы постыдились бы ее исполнять. Пожалуй, если бы не авторитет человека из пророчества, они могли решить, что молодой Рэдхэнд издевается. Но обошлось, Изабелла сказала, что это, наверное, была песня-шутка. Скрепя сердце Джон согласился.
Романс «Гори, гори, моя звезда» в вольном переводе, кажется, понравился, но произвел тяжелое впечатление. Аудитория Джона попросту не умела относиться к поэзии отстраненно. Каждый воспринял романс по-своему, и мысли их читались на лицах как неоновые вывески. Гарри подумал о судьбе Бенджамина и приуныл, Изабелла решила, что Джон спел о себе, и ей сделалось тревожно за великого воина.
Окончание поэтического вечера было неожиданным и малоприятным. Пока Джон мучительно пытался вспомнить что-нибудь жизнеутверждающее, из-за костра донесся недовольный голос Бена:
— Вы сегодня спать собираетесь?
Так и слышалось за его словами: «Не дадут человеку выспаться перед смертью». Всем стало неловко, особенно Гарри, который покраснел пуще осеннего листа и стал бормотать извинения.
— Дай же ты мне отдохнуть, — страдальчески отозвался Бен и заворочался, устраиваясь поудобнее.
Ночь прошла спокойно. В положенное время Изабелла разбудила Джона, торжественно вернув ему часы, и он честно бродил по берегу, борясь со сном и отчаянно зевая. По счастью, все было тихо. Лес отдыхал.
Третьим дежурил Гарри. Специально для него потребовалась еще одна короткая лекция по пользованию часами, которые он принял с детски сияющим лицом. Проснувшись утром, Джон понял, что добродушный гигант отстоял на страже вместе со своей еще и вахту Бена.
Утро выдалось туманное, свежее. Позавтракали быстро — кислая физиономия Бена не способствовала улучшению аппетита. Потом оседлали коней и тронулись в путь.
Кажется, Цезарь уже совершенно привык к новому седоку, и молодой граф не раз с удивлением отмечал, что конь слушается его еще до того, как он возьмется за поводья. Чащоба кончилась, вокруг опять пошли перелески, перемежаемые полянами, ручьями, оврагами. Впереди уже отчетливо были видны склоны Драконовой горы.
Сегодня решили сбавить скорость, чтобы не загонять коней. Верховая прогулка располагала к беседе, однако разговоры не клеились. И виновником этого, как не без удивления обнаружил Джон, был Бенджамин. Он оставался по-прежнему неулыбчив, но не хмур, как в предыдущие дни, а скорее самоуглублен и старательно безразличен ко всему вокруг. Одно лишь выражение его лица камнем ложилось на душу, перекрывая любые речи.
В полдень путники остановились на обед. Широко зевая Гарри принес котелок ключевой воды и едва не опрокинул его в костер.
— Зря ты не выспался, — заметил ему Джон. — А ну как что-нибудь случится — много ли будет от тебя проку?
— Не сомневайтесь во мне, сэр Джон! — тотчас выпрямился Гарри, расправляя плечи и подавляя очередной зевок. — Это я просто так, а вообще я всегда готов к бою. Мне доводилось дра-а-а… — Он так и не удержался, сладко зевнул и закончил: — Даже после двух бессонных ночей подряд!
— Правда? И сколько комаров ты завалил? — поинтересовалась Изабелла, насыпая в похлебку приправы.
Гарри улыбнулся и ответил с достоинством:
— Мои противники, о насмешница, были намного крупнее комаров.
— Неужели мышки? — ужаснулась Изабелла и картинно прижала ладони к щекам.
— Противная девчонка, я даже не стану снисходить до спора с тобой!
— Понимаю, — кивнула девушка с самым серьезным видом, — мыши — это все-таки уже слишком… Кто же у нас еще крупнее комара?
— Сэр Джон, а позволите ли вы мне надрать ей уши? В воспитательных целях и для поднятия боевого духа.
Молодой граф пожал плечами:
— Кажется, никаких особых причин отказывать нет.
— Ну вот еще! А как я должна обед готовить?
— Уши здесь ни при чем, насколько я знаю, — сказал Джон и сунул в рот травинку.
— Ну, сэр, от тебя я такого не ожидала, — пискнула Изабелла, прячась за его спину: Гарри, конечно, потянулся к ней, улыбаясь во весь рот, но кто его знает, с такой-то силищей, пожалуй, и в шутку может ушей лишить.
Но атака Гарри оборвалась очередным мощнейшим зевком.
— Костер задуешь, медведь, — хихикнула Изабелла.
— Сэр Джон прав, тебе следовало поспать, — подал голос Бен, до этого полулежавший на земле тихо и неподвижно. — Все равно никто бы на нас не напал, сам знаешь. Судьбу не изменить.
После его замечания веселье улетучилось как дым. Изабелла вернулась к стряпне, а Гарри почему-то перестал зевать. Джон вдруг понял, что закипает.
Дождавшись, когда после обеда Бенджамин отойдет в сторонку, он выждал чуть-чуть и отправился следом — как раз перехватил шагах в двадцати от лагеря, возле густой поросли.
— Бен, задержись-ка.
— Слушаю вас, сэр, — замер тот.
Однако настоящего внимания в нем не было заметно. Независимая поза, не совсем подходящая для разговора с господином, туманный взгляд в какую-то невидимую точку за левым плечом Джона… Молодой граф осознал, что именно так всегда представлял себе Чайльд Гарольда.
Вопиющее несоответствие эпохе… Ничего, сейчас исправим.
— Скажи мне, только честно: где ты наслушался баек про свою судьбу?
— Но… мне поведал о ней дух… Дух, призванный сэром Томасом из грядущего, — удивленно воззрился на него Бенджамин. — Это не байки, это пророчество.
— Да, я понимаю, — согласился Джон. — Дух из грядущего. Но он только дух. А кто здесь человек из грядущего?
— Вы, сэр.
— Правильно. А кто исполняет пророчество, дух или я?
— Вы, сэр…