– Большого ума тут иметь и не надо, когда это и нарисовано. Эти твои калеки дикие, они хотя и не культурологи, но в школах кое-как учились и экзамены потом сдавали! Иные так и на сто баллов! Ведь…– но батюшка не дал договорить парню какому-то лет двадцати
– Истинно молвишь, отрок. Тут только дело не в том, что не уразумеет гость града стольного того дракона и рыцаря. Дело всё в том, что как раз таки поймет странник, что тут не исторический факт изображён и не явлена бывшая во времена былинные баталия, а что перед ним символ. А символом чего являться сия аллегория может? Тут-то ему и расскажут, что пред очами его история о том, что церковь православная, которая в образе воина милосердного, повергает в прах язычество, которое в образе змия. На том наш любопытный гость и успокоится, решив, что познал он смысл глубокий.
– Так разве икона не об этом? – с надеждой спросила окончательно смешавшаяся бизнес-леди.
– Само собою, – батюшка не прервал своего громоподобного тона, поэтому показалось, что был не ответ на вопрос, а органичное продолжение оратории. – Солгут фарисеи лукавые, ибо не попрал ещё Георгий змия на полотнище, не победил витязь серебряный дракона окаянного. Жив нечистый и со времён ветхозаветных продолжает в прелесть вводить сердца людские, толкая их с пути истинного в колею зависти, гордыни и стяжательства из которой потом ой как не просто выбраться! Издревле сие повелось, ибо на древних досках герой христианский копьём не утруждал свою десницу, не сжимал длани – и верили подлые, что уж таким-то видом они явно дают знать приспешникам, что ничего попирающему народы гаду не будет и поклонение иконе следует понимать, как поклонение князю сего мира. Истинно говорю вам, что издревле это повелось и не одно уже колено поганцев озорных, чином православным прикрываясь, в храмах наших с превратностью диавольской молится святым не нашим, но за святыми ликами пряча образины своих, опричных свету истинному зверей вавилонских.
– Кстати, это очень похоже на правду! Недаром Высоцкий пел, что церковь вовсе уж не свята! Нет, побольше бы таких служителей культа,– поправив очки, высказался обладатель февральского голоса. Им был гладковыбритый подтянутый мужчина пятидесяти лет. Рядом с ним сидел и внимательно слушал такой же гладковыбритый и подтянутый мужчина, но тридцатилетний и без очков.
Батюшка же грохотал дальше:
– … начётчикам подлым лишь того и надо, чтоб под видом благолепия своё дело чёрное стяжать и стругом своим поганым бороздить просторы храма Божия, где искушать будут слабых духом и во грех маловерных вводить, дабы геена огненная ижих поглотила, потому как исповедуют они веру эллинскую, откуда и взяли, а потом переиначили под своё лекало рассказ о витязе Персее, похотью ведомом, освобождающим от полона и смерти живота своего Андромеду, деву царского рода, отец каковой возжелал оную в жертву чудищу морскому принесть. Но витязь, похотью ведомый к персям и чреслам царевны, от напасти её избавил и уподобил Левиафана, демона серафимского чина, раку простому, который лишь на безрыбье хорош бывает. Изгнали мудрые эллины жрецов демона сего и премудро поступили. Левиафановы же жрецы горемычились, пока к юной церкви христовой не примазались и своё капище под наш аналой не спрятали. Во времена далёкие дело было и не было ещё канона единого, чем безобразники и воспользовались.
– Ну, завёл тут какого-то Дэна Брауна, тоже. Выходит, испокон веков христиане почитают дьявола? – дрогнувшим голосом попыталась поддеть попа индепендовая барышня.
– За католиков говорить не стану, сестра моя, у них своих забот хватает. Но что под сенью святой православной церкви веками измена деется, я истинно говорю. Где бы сие мерзавцы, овцы паршивые, дело своё не варганили, везде зависть чёрная селится и корни пускает, извращая суть светлого дела Христова и истребляет плоды древа Божия, коие есть церковь. Смотрите, ведь не столько бедность, нищета беспросветная ведёт людей по пути этому, но зависть к соседу манит людей со свей святой Руси в Москву, ибо не хочет уже подточенный сим червём вкушать такую же, как ближний, пищу. Не хочет такой же как у ближнего жены. Сребра и злата желает он больше, чем у ближнего его есть. И горницы большей, чем у ближнего, теперь он желает – коли об одной палате владеет, то о двух желает, а коли двумя обладает, то четырёх алчет. В полковничьем будучи чине императорская корона ему блажит! И хоть бы жена его ему нелюба была, или горница тесна, или хлеб его был горек. Нет, тут диавол его очи омрачил и стало ему своё немилым, возжелал он чужого и прельстился тоннелями подземными, которые сей червь под светлым градом прорыл и храм свой воздвигнул не против неба на земле, но супротив его, под землёю чертоги свои скрыл! Цвет же того червя – фиолетовый! Истинно говорю, чтоб знали вы это!