– Вообще у нас работать можно, многие возвращаются снова. Я вот, скажем, три вахты подряд отработал на конвейере, а теперь вторую вахту бригадиром. Доплачивают немного, но приятно, – Сергей с трудом успевал за увлекшимся Александром, который шёл налегке. – И опять же, почёт! В моём родном Ртищево столько не заработать, хоть тресни. Домой приезжаю, как король! И столица рядом – многие через эту вахту в Москву перебрались, – Александр повернулся вполоборота к Сергею и, может быть, подмигнул. Но это не точно, Сергей в потёмках не разглядел. – Пока вахтуешь – там спросишь, тут узнаешь, здесь услышишь. Две месяца отработал, деньги получил и уже куда-то вписаться можно. Не так, как дурачки провинциальные думают, что ты приехал и сразу тебе всё… Нет. Ты разведай, пойми что к чему и иди туда, где тебя не обманут, а дадут заработать. Тут ведь как – выжимают обычно из людей все соки, а потом выбрасывают – Россия большая, ещё понаедет!
Александр остановился, как будто заметил, что Сергей уже запыхался. Окинул его каким-то отеческим, доброжелательным взглядом:
– Надо искать места, где понимают, что кадры решают всё! Что лучше держаться одного, но проверенного и стабильного, чем чтобы каждый раз какой-то новый косячник. И пусть этот стабильный будет немного дороже обходиться, но зато на него положиться можно! Такие места найти сложно, но можно – один мой знакомый, тоже бывший вахтовик, в такое место как раз вписался. Тебе по секрету хочу сказать, что сам я доработаю эту вахту и попробую в Москве устроится – предложили одно место хорошее, а если там не выгорит, то ещё раз сюда двину. Так сказать, – он показал рукой куда-то вперед, – плацдарм у меня тут.
Они пошли дальше по дороге, вышли из посёлка и оказались на пустыре, за дачами. Проходили мимо заросшего борщевиком сплошного металлического забора в три метра высотой. За забором виднелся огромный особняк – смесь ангара для самолёта и карельской лесной избушки. Огромный и несуразный. Ворота были открыты – четыре джипа КИА стояли на лужайке, в углу которой, рядом с верандой, стояла полая тракторная покрышка полная пустых бутылок из-под водки. Александр с ухмылкой сплюнул:
– Это наши дальневосточные друзья-хозяева оттягиваются, как умеют. А они умеют! Очень нашу водку любят, до визгу поросячьего – Александр махнул рукой остановившемуся было Сергею, подзывая к себе. – Ты на них ещё наглядишься, успеешь. Особенно утром на раздаче. Ладно, пошли, а то кто их знает – ещё орать начнут не по-нашему.
Дальше шли через садоводство. Тут хребтами стояли обёрнутые плёнкой гидроизоляции усаживающиеся деревянные двухэтажные срубы, высящиеся своими остовами над скромными летними садовыми домиками, которые тут стояли с тех времен, когда советскому труженику стали давать по шесть соток на брата. Чтобы советский труженик не позволял душе лениться даже во время заслуженного отдыха.
Сергей вспомнил, как в детстве из кассетного магнитофона два стройных вкрадчивых мужских голоса пели добрую нравственно-экологическую песню о том, как они поехали помогать своему другу Евгению Ивановичу строить дачу на заброшенном участке, который Евгения Ивановича угораздило купить. В песне рассказывалось о том, что этот самый Иваныч терпит лишения ради того, чтобы свить гнездо детишкам в каком-то таком же, как Дорохово, не слишком отдалённом от Москвы месте. Не обращая внимания на неудовольствие кредиторов, несмотря на то, что от майской прохлады его гложет радикулит, а от переутомления шалит сердце, он продолжает таскать под мышкой стройматериал и, изнутря согреваясь, прочно строит на радость своей доченьки Маришайки дачу. Песня заканчивалась бодро и обнадёживающие – авторы нисколько не сомневались, что дача будет построена и вокруг неё зацветет сад. Может быть даже вишнёвый. Сергей криво усмехнулся, представив себе, как сегодняшняя Марина Евгеньевна ищет покупателя на эту дачу, чтобы сделать свой малый, но убыточный бизнес немного более ликвидным и вскоре запущенный сад вырубят, а маленький домик снесут равнодушные строители…
Нет, Сергею не было жалко наплевавшего на коммунистические принципы простоватого и наивного Евгения Ивановича и в сущности такую же простую, беспринципную и наивную Марину Евгеньевну – ему было досадно от того, что мечты человеческие, высокое стремленье дум и скорбный труд обычным удобрением, навозом перегнившим бросают в гряду благодарные потомки, чтобы на этой почве взрастить свои такие же беспринципные и простые колосья.